О ПОПЫТКАХ ЗАКРЫТИЯ МОСКОВСКОЙ ИЛИЕ-ОБЫДЕНСКОЙ ЦЕРКВИ В 1931–1932 ГГ. (ПО АРХИВНЫМ МАТЕРИАЛАМ)

Московская Сретенская  Духовная Академия

О ПОПЫТКАХ ЗАКРЫТИЯ МОСКОВСКОЙ ИЛИЕ-ОБЫДЕНСКОЙ ЦЕРКВИ В 1931–1932 ГГ. (ПО АРХИВНЫМ МАТЕРИАЛАМ)

Протоиерей Николай Скурат 14421



На большом архивном материале советских организаций, так или иначе соприкасавшихся с московской церковью св. пророка Божия Илии, что слывет Обыденной, и на фоне общего положения православных церквей в советской столице и, особенно, в ближайшей к храму церковной округе, прослеживаются попытки закрытия храма в 1931–1932 гг., изъятия его остававшихся к этому времени ценностей. Ряд фактов и все исследование вопроса в целом публикуются впервые.

Неудавшаяся весной 1930 года попытка со стороны воинствующих безбожников закрыть московскую церковь святого пророка Божия Илии, что слывет Обыденной, и превратить ее в детскую техническую станцию[1], не обескуражила атеистов.

В условиях массового закрытия и уничтожения храмов прямыми распоряжениями «сверху» или их негласным осуществлением через организованную инициативу «народных масс» незыблемость храмов, столетиями украшавших Москву, перешла в прямую противоположность — снести храм из всей массы городских построек атеистам стало проще всего.

Производственные предприятия были полностью задействованы в плановой экономике государства, давали продукцию, прибыль и рабочие места и потому защищались рабочим классом и служащими, не говоря уже о средствах, необходимых для их перемещения на другую территорию. Жилые дома перед сносом надо было расселять, и потому перспективным застройщикам освобождавшихся участков нужно было делать дополнительные значительные капиталовложения. Бульваров и скверов было и так мало, не говоря уже об отсутствии в столичном городе незастроенных свободных участков. А храмов, одним своим бытием противоречивших коммунистической доктрине исключительной материальности мира, было, по мнению атеистов, очень много, поскольку они особенно бросались в глаза безбожников, и те раздражались от их вида и звона[2], и даже от сознания их существования. Но, конечно, главная цель в разрушении или в перестройке храмов для нецерковных «нужд» была в прекращении членами их общин служения Богу, а также в демонстрации силы и внешнего «торжества» материалистических идей.

Лишь милость Божия к верующему народу и промыслительно возникающие «материальные факторы» — внешнеполитические обстоятельства, международное общественное мнение, внутреннее напряжение в стране, где коренным образом производилась ломка традиционных форм сельского хозяйства, скрытое боязнью общее недовольство массовыми репрессиями и боязнь ухода православных в подполье удерживали большевиков от закрытия всех храмов. В основном по этим причинам в СССР в 1929 году было принято новое законодательство «о культах», хотя и ограничительное для верующих по сути, но отчасти регламентирующее положение религиозных общин. И даже несколько защищающее их от «незаконного закрытия», разрешая только «законное».

По закону церковные здания, земля вокруг храма и даже под храмом принадлежали исключительно государству

По закону церковные здания, земля вокруг храма и даже под храмом принадлежали исключительно государству[3]. Все церковное имущество, внесенное в опись, в том числе и здание храма, и другие церковные постройки брались прихожанами в пользование по специальному договору, по которому верующие принимали на себя всю ответственность за сохранность и поддержание в порядке всего имущества — церковного по назначению, но государственного — по праву собственности. Поэтому за закрытием храма следовало перераспределение всего имущества закрытого храма между различными государственными предприятиями и учреждениями. Лишь по настоятельной инициативе верующих отдельные святыни из закрываемых храмов иногда удавалось временно спасти от поругания, перенося в действующие церкви. В этом случае они по общепринятым правилам включались в опись нового места нахождения, и собственность государства не нарушалась.

Притязания к храмам были с разных сторон — в эпоху не по ресурсам развернувшейся в СССР индустриализации получили распространение и специально создавались утилизирующие организации, имевшие даже планы заготовок. И православные храмы были для таких «заготовок» весьма привлекательным объектом. Конечно, в Москве главную ценность имела земля под храмом и внутри церковной ограды[4], которую обычно застраивали жилым домом или школой, место которой (или выделенное под которую), в свою очередь, так же застраивалось жилым домом (обычно — для советской элиты). Еще удобнее было использовать уже существующее церковное здание, но переделка его требовала больших капиталовложений, поскольку мудрые предки не предполагали «непрофильного» использования церквей и строили их исключительно для общественной молитвы. Следующими по ценности (и привлекательности для утилизаторов) из всего оставшегося после первого десятилетия соввласти были колокола, самый тяжелый из которых на колокольне Илие-Обыденской церкви весил 7 тонн, а весь набор колоколов весил более 10 тонн и состоял из драгоценной колокольной бронзы, столь необходимой молодому советскому государству, что оно сбрасывало и разбивало исторические древние колокола с замечательно подобранным звуковым сочетанием, представлявшим единый музыкальный инструмент, индивидуальный для каждого храма, и передавало переплавленный металл на «нужды потребителей».Ценные иконы и другие предметы утвари (без драгметаллов) из закрытых храмов (а в отдельных случаях — и из действующих) передавались в музеи или продавались через специальную контролируемую НКВД сеть антикварных магазинов гражданам или иностранцам, а нереализуемые через продажу — сжигались. По отдельным просьбам чтимые образа, не имеющие большой материальной ценности, переносили в действующие храмы. Иногда святыни направлялись на уничтожение в целях антирелигиозной пропаганды.

Поскольку содержащие драгметаллы крупные и дорогостоящие предметы церковной утвари были изъяты повсеместно еще в 1922 году и ранее, теперь интерес утилизирующих организаций представляли парчовые облачения духовенства, содержащие заметное количество серебряных и золотых нитей. Облачения эти шли по кускам в продажу на поделки, а остальное выжигалось, так чтобы «добыть» вытекший при расплавлении драгоценный металл[5]. Золото также счищалось с позолоченных крестов и куполов (так, например, секретный протокол № 6 заседания Постоянной Комиссии по вопросам культов при Президиуме ВЦИК от 16.06.1931 года, говорящий об утверждении сноса Храма Христа Спасителя, сразу же указывает: «Ходатайство Хоз. Отд. ОГПУ о смывке золота и ходатайство Строительства Дворца Советов внести на рассмотрение секретариата ВЦИК»[6]).

Использовался цветной металл из паникадил, подсвечников, решеток и т.п.

Распродавалась и церковная мебель, могущая быть использованной в быту организаций или граждан.

Демонстрировалось «хозяйственное» отношение советской власти к «народному добру».

Условная «польза» извлекалась из всего, что только можно было как-то применить или унести и продать[7].

Даже взорванные храмы и монастыри разбирались на кирпичи и бутовый камень.

Принятое 8 апреля 1929 г. положение не предусматривало бесконтрольной ликвидации «молитвенных зданий» и «культового имущества», как того требовалось партии в момент коллективизации и индустриализации, и потому уже через полгода в Постоянной Комиссии по вопросам культов при Президиуме ВЦИК активно обсуждается и «признается целесообразным» «изменение существующего порядка ликвидации молитвенных зданий». Здесь же было постановлено, что «окончательное решение предоставить Край- и Облисполкомам, а для автономных республик и автономных областей, не имеющих деления на округа, оставить действующий порядок» (Протокол № 6 от 26 января 1930 г.)[8]. Одновременно были рассмотрены вопросы реализации «ликвидации культового имущества» и особенно — колоколов.

К «самочинным», то есть не направляемым партийно-государственными органами, совершенно очевидно относятся действия верующих по защите своих храмов и церковного имущества, которые и необходимо по этому решению «пресекать».

В течение всего 1930 г. вопросы закрытия церквей и изъятия колоколов не сходили с повестки дня заседаний Постоянной Комиссии по вопросам культов.

Однако до принятия и утверждения руководством страны новых постановлений о закрытии храмов государственным структурам приходилось формально придерживаться действующего законодательства. Поэтому через партийные ячейки организуется жестко управляемый «стихийный процесс ликвидации молитвенных зданий». В секретном протоколе № 7 от 6 февраля 1930 г. заседания Постоянной Комиссии по вопросам культов при Президиуме ВЦИК «признается», что «дело ликвидации молитвенных зданий опирается все в большей степени на активное участие широких масс. Должны быть приняты меры к тому, чтобы действия масс в этом направлении не встречали препятствий в формальном применении статей действующих законов. При этом положении особо вредными оказываются самочинные и насильственные действия отдельных безответственных групп. Поэтому самочинные действия отдельных лиц и групп необходимо своевременно пресекать, и в то же время должны быть приняты меры к развязыванию действий самих масс».

К «самочинным», то есть не направляемым партийно-государственными органами, совершенно очевидно относятся действия верующих по защите своих храмов и церковного имущества, которые и необходимо по этому решению «пресекать». К «развязываемым действиям» же «самих масс», строго управляемых партийной уздой, не должно быть «формального применения статей действующих законов» с одной стороны, а с другой следует изменить саму законодательную основу настолько, чтобы этот процесс шел без нарушений закона и более эффективно. Именно это и констатирует тот же протокол — «в связи с развертыванием кампании по закрытию молитвенных зданий закон об отделении церкви от государства от 8 апреля 1929 г. подлежит пересмотру в сторону упрощения процесса закрытия и увеличения радиуса приходов… »[9].

На волне кампании по закрытию церквей в Совнарком РСФСР и ВЦИК с секретным письмом от 27.02.1930 (№ 2601/037/с) обратился зам. председателя Мособлисполкома и Моссовета Хлоплянкин: «За последнее время мы имеем ходатайства от целого ряда промышленных предприятий и колхозов о закрытии церквей и передаче помещений под клубы, общежития, зерноочистительные пункты и т. д.Порядок закрытия церквей до сего времени существует следующий: решение общего собрания рабочих или колхозников рассматривается соответствующими советскими организациями — сельсоветом, РИКом, округом в области и райсоветом в городе, утверждается Президиумом Облисполкома и затем вносится на окончательное решение Президиума ВЦИК.

Надо полагать, что положение Московской области немногим отличается от других областей в части ходатайства рабочих и колхозников о закрытии церквей, но все материалы эти, направляемые в ВЦИК, не могут быть рассмотрены в краткий срок, что создает большую задачу и способствует тому, что порой местные организации, не дождавшись окончательного утверждения, закрывают церкви, под то или другое помещение.

Нам кажется, что существующий порядок закрытия церквей следовало бы изменить, предоставив право окончательного решения областным и краевым исполкомам»[10].

26 июня 1930 г. по предложению Секретариата ВЦИК было упрощено и ускорено «рассмотрение спорных вопросов о закрытии молитвенных зданий», с тем чтобы эти дела «рассматривать на заседания Постоянной Комиссии с участием представителей соответствующих исполкомов» (Секретный протокол № 10 от 26.06.1930г.)[11]. По сути это означало передачу полномочий на места, а Постоянная Комиссия должна была разбирать только жалобы верующих. И если местные органы добивались отсутствия жалоб (на практике — в большинстве случаев — незаконными методами), то ВЦИК и Постоянная Комиссия даже и данных о закрытии храмов не имели. И эта техника закрытия церквей массово применялась по всей стране и, особенно, в сельской местности, где у всех были свежи в памяти коллективизация и раскулачивание, под которое часто подводили для расправы всех не сочувствующих действиям местных властей.

Тем же заседанием Постоянной Комиссии было указано: «Разъяснить местным Исполкомам, что поскольку колокола являются государственным имуществом, находящемся на учете Госфонда и их снятие и распределение производится Рудметаллторгом с ведома Госфонда, никаких изъятий из существующего закона не допускать и руководствоваться существующим законоположением. Против снятия колоколов в случае прекращения колокольного звона не возражать»[12].

Секретный протокол № 6 заседания Постоянной Комиссии по вопросам культов от 16/VI–1931г. фиксирует этот факт: "Ввиду отвода участка, на котором расположен Храм Христа Спасителя, под постройку Дворца Советов, указанный храм ликвидировать и снести..."

Вопрос о закрытии Илие-Обыденского храма ставился еще в 1930 году именно при помощи организованной стихийности соседних школ и фабрик. И в «деле» Обыденской церкви в «компетентных органах» уже хранились документы от коллективов предприятий и организаций, постановивших на своих собраниях о необходимости закрытии Ильинской церкви[13]. Тем самым условие наличия зафиксированных «требований трудящихся» уже было соблюдено и хотя в 1931–1932гг. к захлебнувшемуся стихийному закрытию уже не возвращались, но плоды этой «инициативы масс» могли дождаться ее воплощения.

Первоначально (17 апреля 1931 г.) для постройки Дворца Советов был отведен земельный участок, занимаемый ныне Государственной Думой России, а ранее — Госпланом СССР, а до него — Советом Труда и Обороны (СТО)[14], «значащийся по плану Москвы под № 63 — квартал в границах Большая Дмитровка, Охотный ряд, Тверская, Георгиевский проезд, Большая Дмитровка, за исключением части участка занятого Домом Союзов, но с возможностью, в случае необходимости, присоединить часть квартала № 64[15] с закрытием Георгиевского проезда»[16].

Но летом 1931 года положение изменилось, и сразу начались подготовительные работы на площади Храма Христа Спасителя.

Секретный протокол № 6 заседания Постоянной Комиссии по вопросам культов от 16/VI–1931г. фиксирует этот факт: «Ввиду отвода участка, на котором расположен Храм Христа Спасителя, под постройку Дворца Советов, указанный храм ликвидировать и снести. Поручить Президиуму Мособлисполкома ликвидацию храма провести в декадный срок»[17].

Во вновь объявленном конкурсе проектов здания «Дворца Советов» всем проектировщикам был предложен для застройки трапециевидный участок, ограниченный Соймоновским проездом, набережной Москвы-реки, Ленивкой и Волхонкой[18] (Всехсвятский или бывший Большой каменный мост тогда упирался в Ленивку). В постановке задачи архитектурным бригадам говорилось: «Следует иметь также в виду, что в ближайшие годы не подлежат сносу дома по Соймоновскому проезду»[19], но не все представленные на выставку и конкурс проекты этого придерживались.

Наиболее ответственные архитекторы, будучи по долгу службы вынуждены представить свой проект, не решились планировать свою постройку на месте Храма Христа Спасителя (А.В.Щусев, 2-й проект бригады САСС), предлагая строить его на Ленинских горах, 5 проектов вообще не имели привязки к местности, еще часть проектов Ильинский храм не затрагивали, но предполагали снос строений и по другой стороне Волхонки и всего квартала между Ленивкой и Кремлем. Но были проекты (Людвига[20], один из проектов Б.Иофана), которые вторгались вглубь района за Соймоновским проездом[21]. Это уже представляло смертельную угрозу Ильинскому храму и приходу.

Но опасность для Обыденского храма оставалась и в итоговом проекте, где границы участка застройки его не затрагивали. Строительство Дворца Советов, а затем и метрополитена от Библиотеки им. Ленина до Дворца Советов и далее до Крымской площади представляли для Ильинской церкви серьезную опасность — если не в сносе заодно с соборным Храмом, как это было уготовано церкви Похвалы Пресвятой Богородицы в Башмакове (у основания Храма Спасителя — рядом с местом разрушенного после революции памятника Императору Александру III), то в закрытии и использовании под нужды строительства, как это было с церковью свт. Николая у Знаменской решетки, использовавшегося первоначально Метростроем под общежитие и контору[22], а затем разрушенного.

Соседство с Храмом Христа Спасителя, превращенным 5 декабря 1931 года показательной серией направленных взрывов в руины, а затем — в строительную площадку будущего Дворца Советов, не предусматривало наличие действующего православного храма рядом с воздвигающейся цитаделью «нового мира». На перспективных планах городских кварталов[23], прилегающих к Дворцу Советов, Илие-Обыденская церковь в начале 1930-х годов уже не наблюдалась.

Развернувшееся «грандиозное социалистическое строительство» использовалось как повод для борьбы с памятниками духовной и материальной культуры народа и под цели этого строительства их было закрыто и даже уничтожено великое множество[24].

Так, несмотря на ходатайства верующих об отмене «Постановления Президиума Мособлисполкома от 8 сентября 1931 о ликвидации и сносе церквей — Духовской — угол Кропоткинского бульвара, Похвалы — Всехсвятский проезд и Никольской — по ул. Фрунзе в гор. Москве» решением Постоянной Комиссии по вопросам культов при Президиуме ВЦИК от 16 октября 1931 г. (Протокол № 10) было постановлено: «указанные церкви ликвидировать и снести»[25].

Храмы эти были на виду и по краям площадок отводимых под Дворец Советов и станцию метро «Дворец Советов». Илие-Обыденский храм был несколько удален от стройплощадок и до 1941 г. закрывался большим доходным домом, располагавшимся на Соймоновском проезде между современными 3-м Обыденским и Курсовым переулками и разрушенным авиабомбой в Великую Отечественную войну[26].

На секретном заседании Бюро Хамовнического районного комитета ВКП(б) 6 августа 1931 г. (протокол № 27) коммунисты быстро отреагировали на «решение партии и правительства» по поводу предстоящей на территории района грандиозной стройки. Секретариату райкома было поручено «систематически и оперативно заниматься всеми вопросами помощи строительству Дворца Советов», а «фракции Райсовета» поручить оказать «содействие в размещении 300 человек рабочих строителей в районе», а также «разрешить вопрос о помещении столовой вблизи бывшего храма»[27]. К этому времени Храм был уже «ликвидирован» и велась его разборка.

Наряду с указанными «потребностями», продолжалась плановая идеологическая работа по закрытию московских храмов. Изыскивались все новые причины и для закрытия и уничтожения и Илие-Обыденской церкви. Часто эти партийные решения шли «рука об руку».

Поскольку традиционное большевицкое прикрытие своих акций нуждами детей (вспомним ленинское — «все лучшее — детям»), использованное в 1930 году для закрытия храма, не принесло ожидаемого результата, изыскивались другие «нужды».

Весной 1930 года участок к югу от Ильинского храма был выделен Союзнефти, которая не торопилась его осваивать. Это отчасти можно объяснить положением в нефтяной промышленности и организационными изменениями в самой Союзнефти, руководству которой было не до строительства дома в Москве в связи поставленными перед ней партией и правительством объективно невыполнимыми задачами, а также в связи с поиском органами госбезопасности и суровой расправой с «вредителями» в нефте-газовой промышленности.

В связи с этим в Комиссию по регулированию застройки г. Москвы обратилось Просветительное Общество «Прометей» с ходатайством о предоставлении ему земельного участка по 2-му Обыденскому переулку под постройку дома типографии и жилья.

Рассмотрение печальных перспектив Свято-Ильинского храма к числу дискутируемых тем, по обстоятельствам времени и места (храмы в СССР закрывались в конце 1920 — начале 1930-х годов повсеместно тысячами и многие еще и организованно уничтожались), не относилось и было проведено опросом членов Президиума Мособлисполкома 10 марта 1931 года[32], наряду со многими такими «простыми» делами.

Протоколом № 71 от 24 декабря 1930 года Комиссия зафиксировала следующее свое решение:

«Ввиду того, что Союзнефть в течение 7 ½ мес. не оформила свое право на участок, в отмену постановления комиссии от 10/V-с.г. из’ять данный участок от Союзнефти и передать его Просвет. О-ву “Прометей” под постройку 5-ти этажного каменного дома, предназначенного для следующих целей: 3 этажа — производственного назначения /типография/ и 2 этажа — жилое помещение в пределах красных линий.

Возложить на “Прометей” снос строений, расположенных на участке и предоставление жилой площади гражданам, подлежащим выселению и осуществление проектируемого проезда.

Поручить РОУНИ снос строений и ликвидацию арендных договоров.

Предложить “Прометей” возбудить перед ВЦИК через МОССОВЕТ вопрос о сносе и закрытии церкви»[28].

Московская соввласть, формально инициированная Обществом «Прометей», вернулась к вопросу о закрытии Илие-Обыденского храма уже в начале 1931 года.

Последним (55-м) пунктом «Перечня вопросов к протоколу № 3 заседания Президиума Московского Областного Исполнительного Комитета[29] от 7, 8, 9, 10 и 11 марта 1931 г.»[30] значился вопрос «О закрытии и сломе церкви Ильи в Обыденском пер. г. Москвы»[31].

Рассмотрение печальных перспектив Свято-Ильинского храма к числу дискутируемых тем, по обстоятельствам времени и места (храмы в СССР закрывались в конце 1920 — начале 1930-х годов повсеместно тысячами и многие еще и организованно уничтожались), не относилось и было проведено опросом членов Президиума Мособлисполкома 10 марта 1931 года[32], наряду со многими такими «простыми» делами.

Готовый проект постановления в печатном виде[33] подписали «вкруговую» без существенных изменений (была исправлена лишь часть опечаток) «т.т. Давидсон, Дичев и Степанов».

Текст постановления гласил:

«Принимая во внимание, что участок по 2-му Обыденскому пер., на котором находится церковь т. н. Ильи, подлежит застройке жилым многоэтажным домом Просвет. О-ва “Прометей”, руководствуясь пост. ЦИК и СНК СССР[34] от 8/IV–29 г. о религ. объединениях, указанную церковь закрыть, а здание ее снести. С предметами культа поступить согласно того же пост. от 8/IV–29 г.

Группе верующих предоставить возможность перейти в ближайшие функционирующие церкви, каковые являются церкви Успения и Воскресения на Остоженке.

В случае жалобы группы верующих во ВЦИК в 2-х недельный срок со дня объявления настоящего постановления, ликвидация церкви может быть произведена не ранее рассмотрения жалобы ВЦИКом»[35].

Очевидно, что верующие воспользовались возможностью обжаловать решение Мособлисполкома, поскольку храм не закрывался и никому не передавался. Не располагая непосредственно этими документами, мы имеем ряд косвенных данных о причинах, приостановивших процесс закрытия на начальном этапе. Одной из них является задержка с решением вопроса во ВЦИК, перегруженном многочисленными просьбами в это напряженное для страны время (коллективизация, индустриализация, массовое закрытие храмов). Другой причиной безусловно являлось то, что предъявляя претензии на участок Илие-Обыденской церкви, Общество «Прометей» в 1931 году практически только готовилось к строительству на ранее выделенных ему участках — строились только временные сооружения[36]. Вследствие замедления возникал вопрос о необходимости участка застройщику и о недостаточной финансовой базе строительства.Работы по строительству Обществом «Прометей» велись импульсивно (не всегда хватало рабочей силы[37] или рабочие простаивали[38], подводили организации-подрядчики по свайным и фундаментным работам[39]) и не очень аккуратно — даже на мостовой рядом с Ильинской церковью лежал щебень. В связи с требованием постановления Мособлисполкома об уборке всех стройматериалов с проезжей части 8/Х–31 г. председатель Илие-Обыденской общины и настоятель протоиерей Виталий Лукашевич обратился с просьбой об этом в Общество «Прометей»[40].

Несмотря на все трудности, Общество старалось закрепиться на этих замечательных земельных участках — срочно велось проектирование[41] каменного 5-тиэтажного дома[42], срочно вывозился с участков строительный мусор и даже по двойной цене[43].

Велась, хотя и с некоторыми трудностями, работа по подготовке отселения жителей строений[44], находящихся на участке, полученном «Прометеем». Акт отвода участка был выдан «Прометею» 7 июля 1931 г.[45]

Еще с одной трудностью неожиданно пришлось «Прометею» столкнуться после исследования грунтов участка, показавшего их неоднородность, что потребовало строить здание из двух частей — на отдельных основаниях[46].

Все эти задержки пошли, как мы далее увидим, на пользу храму.

Значительно затормозило вопрос о закрытии храма решение Постоянной комиссии по вопросам культов при Президиуме ВЦИК от 11/VI–1931г. (№ М/35), которое было сообщено Обществу «Прометей»: «Рассматривая Ваше ходатайство о сносе церкви по 2-му Обыденскому переулку, Комиссия решила предложить Вам вопрос о сносе возбудить перед Комиссией тогда, когда Вами будет уже преступлено к работам по постройке дома»[47].

Мало успевая в строительстве, Общество «Прометей» не оставляло бумажных атак на Ильинский храм с целью еще до получения ожидаемого разрешения на закрытие и снос храма добиться сломки большей части церковной ограды с южной стороны храма и отрезания в свою пользу части церковной территории. Проектом «Прометея» перекрывался и т. н. Кривообыденный или 3-й Кривообыденский переулок (до революции он считался продолжением 1-го Обыденского переулка), обходящий храм с востока и юга (до этого храм стоял как бы на «острове», окруженный улицами вокруг всей ограды). В связи с этим Обществом были получены необходимые документы, и в августе 1931 года была направлена «Служебная записка Настоятелю церкви св. Илии в Обыденском пер.», в которой говорилось: «Согласно личным переговорам при сем прилагаю Вам в копиях: 1) Постановление Президиума М.И.К. за № 5747 от 27/VII–31 о разрешении сноса ограды Вашей Церкви; 2) Постановление Сектора Науки Наркомпроса о том же… »[48]

Протоиерей Виталий Лукашевич, ясно понимая, что сопротивление в момент принятия окончательного решения во ВЦИКе только погубит и храм, и прихожан, ответил, что «Совет Общества верующих не уполномочен решать этот вопрос и убедительно просит Просветительное Об-во “Прометей” обратиться по сему делу в МОСОБЛИСПОЛКОМ. Со своей стороны, Совет Общины не возражает против сноса части ограды, если на это будет разрешение админ. органа»[49].

Это был не единичный случай попыток сноса церковных оград, так как в сентябре 1931 года готовился проект постановления Постоянной Комиссии по вопросам культов при Президиуме ВЦИК, называвшийся весьма характерно для того времени: «О порядке сноса церковных оград»[50].

Другими «претендентами» на имущество храма являлись две крупные государственные структуры, которым нужна была бронза, которую они хотели «добыть» из церковных колоколов «на неотложные нужды».

Кроме того, в дело вмешался Моссовет (Президиум Московского Исполнительного Комитета и Московского Совета), прислав 27/VIII–1931 г. Обществу «Прометей» телеграмму, извещающую, что «Президиум Мосгорисполкома и Моссовета не считает целесообразным производить постройку на домовладении № 2/4 по 2-му Обыденскому пер., т.к. этот участок будет необходим для проведения по нему трамвайных путей кольца “A”, вследствие переустройства его в связи с строительством Дворца Советов»[51].

Общество «Прометей», инициировавшее закрытие и уничтожение Илие-Обыденского храма, состояло из бывших красных латышских стрелков, печально известных в России как ударная сила советской власти в начале социалистической революции и особенно прославившихся карательными действиями в годы Гражданской войны, а в 1924 году занявшихся издательской деятельностью. Официальный устав Общества[52]был принят 21 марта 1929 г. Помимо «латышских стрелков» в обществе трудились члены их семей, другие латыши и представители иных народов европейской части СССР. «Просветительность» этого общества была в советском духе — здесь печаталась агитационная литература для советских латышей и отчасти — для латышей, живущих на территории буржуазной Латвии. Общество имело свои предприятия, издательство и типографию, доход от которых шел в пользу членов общества, творческих латышских и латгальских учреждений (театров и др.) и отдельных художников и писателей, а также руководства Общества, что, собственно, судя по архивным документам по делам Общества «Прометей», и послужило одной из важных причин его закрытия в 1937 году[53]. Именно для верхушки этого Общества и предполагалось построить квартиры в новом доме на 2-м Обыденском переулке, для чего и были выделены участки № 2, № 4, к которым Общество добивалось присоединения участка № 6, на котором стоит Илие-Обыденский храм, с целью сноса храма и расширения строящегося дома дополнительной пристройкой.

Другими «претендентами» на имущество храма являлись две крупные государственные структуры, которым нужна была бронза, которую они хотели «добыть» из церковных колоколов «на неотложные нужды» — Народный Комиссариат Финансов (НКФ) СССР и Государственный трест по заготовке, переработке и снабжению металлическим ломом (МЕТАЛЛОМ) (ранее именовавшийся РУДМЕТАЛЛТОРГом). Первому учреждению бронзу в этом случае не нужно было закупать за границей, в том числе, и для чеканки мелкой разменной монеты, а также — выделять драгоценную валюту на металл для неотложных нужд советских заводов и фабрик. Второму было поручено заготавливать бронзу для тракторной промышленности и других целей социалистического строительства и индустриализации.

Инициатива этих организаций не была вполне самостоятельной, т.к. вопрос о колоколах и их звоне уже давно зрел в недрах партийно-государственного аппарата. Эта тема активно обсуждалась на заседании Постоянной Комиссии при Президиуме ВЦИК по вопросам культов 31 декабря 1929 года (Протокол № 3, пункт 3: «О колокольном звоне и об использовании колоколов»), где было решено:

«Регулирование или прекращение колокольного звона производить в тех местностях, в которых трудовые процессы вложились уже в непрерывную производственную неделю и там, где переход этих процессов на непрерывку производится.

В этом смысле и разработать инструкцию, разработку которой и поручить комиссии в составе: Вишнякова, Тучкова и Никитиной (с привлечением т. Икрянистовой).

Инструкцию по использованию металла (колоколов) поручить разработать т. Смидович и Икрянистовой, с привлечением представителей заинтересованных ведомств)»[54].

Именно эти «заинтересованные» структуры внесли формально во ВЦИК вопрос о «заготовке» колокольной бронзы, который был сопряжен с вопросом о разрешении колокольного звона в городах. Секретный протокол № 5 заседания Постоянной Комиссии при Президиуме ВЦИК по вопросам культов 16 мая 1931 года в пункте № 2 сообщает:

«СЛУШАЛИ: О регулировании колокольного звона и изъятии колоколов с церквей там, где прекращен звон (Внесено НКФ СССР и Рудметаллторг).

ПОСТАНОВИЛИ: По представлению НКФ СССР и Рудметаллторгом в комиссию обстоятельного доклада поручить тов. Смидович войти в директивные органы с ходатайством разрешить снятие колоколов с молитвенных зданий, в коих прекращен колокольный звон»[55].

Очередное решение по этому вопросу было принято на заседании Постоянной Комиссии при Президиуме ВЦИК по вопросам культов 16 сентября 1931 года (Секретный протокол № 9, пункт 8):

«СЛУШАЛИ: О снятии колоколов с молитвенных зданий, в которых прекращен колокольный звон (Внесено НКФ РСФСР и МЕТАЛЛОМом).

ПОСТАНОВИЛИ: Предложить заинтересованным ведомствам о потребности в колокольной бронзе представить свои соображения в СНК»[56].

Однако в формально-законной и в открытой опубликованной (не секретной) форме вопрос о снятии колоколов с действующих храмов в местностях, где запрещен колокольный звон, решен не был.

 Две зимы изыматели действовали беспрепятственно, и весь планируемый объем бронзы был «заготовлен», а все ярусы звона на колокольнях православных храмов Москвы и области опустели.

Поэтому для скорейшего закрытия и ликвидации храмов Москвы и Московской области 24 июля 1931 г. Президиумом Московского Облисполкома была утверждена Областная культовая комиссия. Функционировала она (то есть давала разрешение на закрытие храмов и снятие колоколов) почти без оглядки на действующее советское законодательство по религиозным вопросам, которое по сути своей было весьма антирелигиозным и дискриминационным. Это породило шквал жалоб во ВЦИК на незаконные постановления Мособлисполкома, причем, при общем сочувствии партийному «делу» закрытия храмов со стороны аппарата ВЦИКа, больше половины жалоб на действия местных властей Комиссия ВЦИК формально вынуждена была удовлетворить (но не всё верующим могли и хотели вернуть — обычно оперативно сброшенные колокола тут же увозились на металлолом, даже если они не разбивались при падении). Если не считать исторической ценности (например, угличский колокол с вырванным языком) или к тому же еще и художественной (Царь-колокол), разбитый колокол являлся действительно кусками бронзы и даже при неправильном изъятии возврату общине не подлежал, как уже не культовое имущество, а фондируемый государством дорогостоящий цветной металл. Поэтому для сбрасывания колоколов «заготовители» бронзы предпочитали холодное время года — бронза становится очень хрупкой и хорошо раскалывается на морозе, а земля промерзает и становится очень твердой, что сугубо способствует вернейшему превращению колокола в слитки цветного металла. Очевидно эти цели и задачи были главной побудительной причиной для откладывания не только принятия решения, но и в слушании доклада на заседании Секретариата ВЦИК 25 ноября 1932 года (протокол № 62) ответственного секретаря Постоянной культовой комиссии при Президиуме ВЦИК «Об обследовании Комиссии по делам культов при Президиуме Московского Облисполкома»[57], где последняя подвергалась уничтожительной критике.

Так что, по крайней мере, две зимы изыматели действовали беспрепятственно, и весь планируемый объем бронзы был «заготовлен», а все ярусы звона на колокольнях православных храмов Москвы и области опустели. Свое дело члены областной комиссии сделали, и их можно было переводить «на другую ответственную работу».

Поскольку решение о регулировании звона принимала местная власть, то после таких решений о запрещении звона колокола начали изыматься повсеместно и процесс стал иметь неуправляемый характер, когда колокола снимались и не доходили до «заготовителей», а с другой стороны, изъятие колоколов из действующих храмов вызывало естественную неодобрительную реакцию верующего народа. Все это породило секретное письмо Постоянной Комиссии при Президиуме ВЦИК по вопросам культов в Рудметаллторг от 8/XII–1931 г., в котором, в частности, указывалось: «Вопрос из”ятия колоколов из не закрытых молитвенных зданий получил отрицательное разрешение со стороны директивных и правительственных органов. Поэтому действия местных органов по изъятию колоколов там, где налицо нет еще условий, указанных в ст. 40-й пост. ВЦИК”а и СНК от 8/IV–29 г., то есть при отсутствии ликвидации молитвенного здания, являются незакономерными и должны быть направлены в сторону недопущения закрытия их в дальнейшем»[58].

МЕТАЛЛОМ 14 декабря 1931 года отрапортовал Постоянной Комиссии, что «дано категорическое распоряжение всем нашим конторам на местах об из”ятии колоколов исключительно с ликвидированных церквей, в полном соответствии с ст. 40-й Постановления ВЦИК и СНК от 8/XII–1929 г. Одновременно сообщаем, что н/конторы производят с”емку колоколов исключительно по нарядам крайфинотделов /особых частей по Госфондам/»[59].

Очевидно причиной такого положения были внутренняя политическая обстановка в стране, так что в таком же секретном циркуляре (№ 57/4 от 1/II–32г.), разосланном всем местным культовым комиссиям, но с несколько противоположным акцентированием, ключевая фраза звучала уже иначе: «Вопрос изъятия колоколов от незакрытых молитвенных зданий не получил еще положительного разрешения со стороны директивных и правительственных органов»[60].

Только в 1932 году вопрос изъятия колоколов в Москве с действующих церквей был решен «законно» — вступило в силу принятое решение о прекращении звона в столице. Поэтому Культовая Комиссия на вопрос Секретариата Президиума ВЦИК об изъятии колоколов с действующих московских церквей в секретном письме от 26/VIII–1932 (№ 57/4) отвечала:

«В Москве колокольный звон прекращен. Вопрос дальнейшего использования колоколов не имеет уже культового значения и Культовая Комиссия не имеет возражений к их использованию»[61].

Очевидно, что именно в этот период конца 1932 года и Илие-Обыденский храм лишился всей своей замечательной звонницы, оставив как память следы разрушений на ярусе звона колокольни.

К сожалению, не все этапы борьбы православных верующих Илие-Обыденского храма за оставление его в числе немногих действующих[62]обнаружены в сохранившихся документах центральных государственных и московских архивов (ГАРФ, ЦГА г. Москвы, ЦГАМО), но и из общего свидетельства церковных клириков и многочисленных прихожан храма описываемого периода, с которыми автор[63] общался в 1960– 1990-х гг., и из документов последующего времени видно, что храм не закрывался даже на короткий период и продолжал свое спасительное служение. Жилищное строительство на месте храма не состоялось и планируемая многоэтажка в стиле того времени не материализовалась. Но для уничтожения церкви и использования ее здания и имущества находились новые, чрезвычайно «весомые» — по тому времени — аргументы.

Строительство первой линии московской подземки было демонстрацией возможностей и достижений страны социализма всему миру и потому считалось делом не только Москвы и столичных властей, но делом всей страны и ее правящей коммунистической партии, что превращало просьбы для нужд Метростроя фактически в директивы для их исполнителей. Сразу же после пленума ВКП (б), объявившего (15.06.1931) о начале строительства метро в Москве, эта стройка объявляется ударной в РСФСР (20.10.1931), а затем и в СССР (13.11.1931). Линия, идущая от «Сокольников» (т. н. красная — именно по идеологическому подтексту), между станцией «Дворец Советов» (первоначальное название станции, ставшей «Кропоткинской» впоследствии, когда идея строительства Дворца полностью провалилась) и станцией «Парк культуры» прокладывалась открытым способом прямо под Остоженкой, вследствие чего эта улица в советское время несколько десятков лет именовалась «Метростроевской».

Следующий обнаруженный архивный документ, относящийся к истории попыток закрыть Илие-Обыденский храм, — «Постановление Президиума Московского Областного Исполнительного Комитета Советов Р., К. и К.Д.»[64] от 20/ III–1932 г. «Об изменении постановления През. МОИК’а от 11/III–31 г. о закрытии церкви Ильи в Обыденском пер. гор. Москвы». Постановление гласило:

«В связи с острой необходимостью использования здания церкви Ильи в Обыденском пер. для нужд строительства метрополитена — изменить постановление През. МОИК’а от 11/III–31 г. в части сноса здания культа для застройки домом О-ва “Прометей” и передать здание церкви с участком под контору строительства метрополитена»[65].

Однако и этому постановлению свершиться не удалось, так как главная причина для закрытия церкви отпала — 24 августа 1931 года Управление Метростроя получило помещения в доме № 3/4 по улице Ильинке[66], расположенное к проводившимся тогда работам в районе Охотного ряда ближе, чем Обыденские переулки, стройка поблизости от которых началась после долгих поисков и исследований. Разработка конкретного проекта метро-туннеля под Остоженкой стартовала[67]только в середине 1933 г. Поэтому и итог рассмотрения дела во ВЦИК оказался радостным для прихожан.

Протокол № 3 заседания Постоянной Комиссии по вопросам культов при Президиуме ВЦИК 26 мая 1932 г. (присутствовали члены Комиссии — Смидович, Воробьев, Полянский, Олещук) гласит:

«11. Слушали: Постановление Президиума Мособлисполкома от 20.III–1932 г. о ликвидации церкви Ильи в Обыденском пер. в гор. Москве (№ М–35).

Постановили: Постановление Президиума Мособлисполкома отменить, указанную церковь оставить в пользовании верующих»[68].

<Рядом с этим пунктом в документе рукописная пометка: «контроль закончен»>

Готовились к «ликвидации» другие окрестные храмы, найти причину для закрытия и сноса которых советской власти оказалось проще, а ликвидация которых сулила им большие выигрыши по удобным строительным площадкам.

.Всю совокупность документов и доводов, послуживших к отмене постановлений Мособлисполкома (Московский исполком тогда был его внутренней составной частью), обнаружить пока не удалось, но судя по уровню важности потенциальных «потребителей» церковного имущества и здания храма, по сложившейся ситуации, аргументы Ильинского прихода были также весьма весомы и законны.

Предшествующими заседаниями 1932 г. решалась судьба еще ряда храмов. Из наиболее известных московских храмов, «ликвидация» которых была в то время также отменена, можно назвать, например, церкви Воскресения Христова в Кадашах[69] и Святой Троицы на Пречистенской улице (известной как «ц. Св. Троицы в Зубове»)[70]. Решение о «ликвидации» ц. Николы в Плотниках отменить не удалось[71].

Готовились к «ликвидации» другие окрестные храмы, найти причину для закрытия и сноса которых советской власти оказалось проще, а ликвидация которых сулила им большие выигрыши по удобным строительным площадкам — так чуть позднее рассматриваемого периода будут закрыты и снесены последние ближайшие к Илие-Обыденскому действовашие храмы — Воскресения Словущего на Остоженке («Новое Воскресение»), вместо которого сейчас — маленький скверик на Остоженке напротив Зачатьевского монастыря, Успения Божией Матери на Остоженке, вместо которого ныне — также маленький скверик на Остоженке. Остальные приходские окрестные храмы были к этому времени закрыты или даже разрушены (домовые храмы были закрыты и «ликвидированы» сразу после 1917 г.).

Можно выдвигать разные гипотезы, почему Общество «Прометей» так легко уступило значительную строительную площадку в центре столицы без боя, имея высоких благожелателей и благотворителей[72], — и недостаточная для такого строительства с отселением финансовая мощность, и затянувшаяся стадия подготовительных работ на площадке (к строительству самого собственно здания Общество так и не приступило — были построены некоторые временные подсобные помещения), и сложная с геологической точки зрения площадка и потому дорогостоящая по осуществлению строительства, и невыполнение подрядчиками своих обязательств, и наличие других влиятельных претендентов на этот участок. Возможно, что все эти факторы вместе с помощью почетных действительных членов «Прометея» во главе с Я.Э.Рудзутаком, тогда одним из замов Председателя СНК, явились причиной перехода общества на новую площадку, большую по размерам и более удобную для строительства на Смоленском бульваре (часть Садового кольца)[73].

Можно также приводить обоснования тому, что, получив Обыденский храм под размещение своей управленческой конторы, Метрострой не задействовал его в своих производственных нуждах. Тут играли роль, возможно, и протесты общины, т.к. Метрострою под то же Управление уже были выделены помещения на Ильинке, и он их уже использовал с начала осени 1931 г., и большие расходы на переоборудование церкви под контору, и драгоценное время для этого переоборудования, а весной 1932 г., когда решалась судьба храма, уже должны быть начаты первые земляные работы на шахтах метрополитена в центре столицы при одновременном продолжении проектирования строительства на текущий момент и перспективу. С другой стороны Метрострой уже имел публичную критику за «раздувание штатов управленческого персонала» и общественное мнение было не на стороне увеличения аппарата Метростроя. Здесь роль играло и недостаточное снабжение этой ударной стройки фондируемыми материалами, имевшее, к тому же и перспективы сомнительные[74]. И хотя Метрострой был, как уже отмечалось, ударной стройкой и РСФСР и СССР[75], но в начальный подготовительный период, не имевший никакого зримого результата, судя по всему, руководство Метростроя, чувствовало себя не очень уверенно под огнем критики и «самокритики»[76], сравнительно с тем, как это было потом, когда дело стало успешно и результативно осуществляться.

Можно также говорить о том, что Моссовет и Мособлисполком могли бы и дальше предпринимать попытки по закрытию храма, но, возможно, их успокаивала мудрая позиция настоятеля и общины — против сноса ограды не возражали, главную ценность — колокола тоже отдали без сопротивления — как «власть предержащим», как и в 1922 году — драгоценные металлические предметы, да и община спокойная, проблем не создающая, кроме веры своей — во всем послушная. Да и храм — маленький, с больших улиц незаметный, со всех сторон застроенный, участок крохотный, неудобной формы и проблемный с геологической и строительной точек зрения. Можно предположить такое рассуждение «ответственных лиц»: «Если уж очень потребуется советской власти этот храм или его площадка — тогда и отберем. А пока пусть пользуются, здание и древние иконы содержат в порядке (иконами-то ведь все музеи забиты, хранить негде, а уж показывать и подавно) и налоги советскому государству по всем статьям платят исправно».

Сохранение храма в те трудные годы было чудом и великой милостью Божией не только к прихожанам, но и ко всем верующим и молящимся Ему москвичам, прибегавшим за утешением и благодатной помощью Божией к иконам Божией Матери «Нечаянная Радость»

Других попыток закрытия храма в описываемый период (один из самых острых в истории храма) в архивах Москвы нами обнаружено не было.

Учитывая прошлый опыт, настоятели Илие-Обыденского храма даже при относительно благожелательном отношении советской власти к Церкви в период 1946–1948 гг. и в 1954–1955гг. не приобретали новых колоколов до самого конца коммунистической власти, во избежание новых посягательств и изъятий[77].

Но помимо раскрытия и научного описания истории храма в этот период здесь напрашивается вывод нравственный.Сохранение храма в те трудные годы было чудом и великой милостью Божией не только к прихожанам, но и ко всем верующим и молящимся Ему москвичам, прибегавшим за утешением и благодатной помощью Божией к иконам Божией Матери «Нечаянная Радость» (с 1944 г.), святого Илии пророка и к другим святыням Обыденского храма, одного из очень немногих сохранившихся и сохранивших весь ХХ век доброе духовное устроение, несмотря на все труднейшие обстоятельства этого великого и трагического периода.

Но именно в начале 1930-ых годов на общине Илие-Обыденского храма той поры буквально и явно сбылись слова Спасителя: Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю (Мф. 5:5; Синодальный перевод), — поскольку они, по милости Божией, наследовали самую ценную для них землю — землю, на которой стоит поныне их родной храм.

Протоиерей Николай Скурат,

секретарь Ученого Совета СДС,

заведующий кафедрой Богословских дисциплин,

клирик церкви святого пророка Божия Илии,

что в Обыденском переулке города Москвы

Статья была размещена в сборнике научных трудов преподавателей Сретенской духовной семинарии "Сретенский сборник. Выпуск 6". 



[1]Скурат Николай, прот. Борьба православных верующих против закрытия московской Илие-Обыденской церкви в 1930 году (по архивным материалам) // XVIII Кадашевские чтения. Сборник докладов конференции. Выпуск XVIII / Гл. ред. прот. А. Салтыков. М.: Луг духовный; О-во сохранения лит. наследия; Издательство ОРПК; Музей «Кадашевская слобода», 2016. С. 31–69.

[2]Следствием этого стало полное запрещение колокольного звона в городах с начала 1930-х годов, а через некоторое время — по всему СССР. После 1939 года некоторое время звонили колокола возвращенных российских территорий западной Украины, Белоруссии и Прибалтики. Повсеместное возрождение звона началось лишь в конце 1980–1990-х годах.

[3]Этот принцип существования православных храмов и монастырей сохраняется (за редким исключением) и до сих пор.

[4]В этом случае такой небольшой размер узкого земельного участка неправильной формы, ограниченного церковной оградой, как у Илие-Обыденской церкви, оказался спасительным — ни школы, ни отдельного жилого многоквартирного дома на нем одном построить без больших дополнительных затрат нельзя. Застройке участка более объемным и тяжелым зданием препятствовал и крутой обрыв коренного берега реки Москвы в нескольких метрах от южной стены храма и соответствующая ему зона «повышенной карстовой опасности».

[5]Скурат Николай, прот. Борьба православных верующих против закрытия московской Илие-Обыденской церкви в 1930 году (по архивным материалам) // XVIII Кадашевские чтения. Сборник докладов конференции. Выпуск XVIII / Гл. ред. прот. А. Салтыков. М.: Луг духовный; О-во сохранения лит. наследия; Издательство ОРПК; Музей «Кадашевская слобода», 2016. С. 35–36.

[6]ГАРФ. Ф. 5263. Оп.1. Д.9. Л. 25. Здесь и далее в цитируемых документах мы сохраняем специфическую орфографию источников.

[7]Процесс этот, судя по письмам верующих во ВЦИК (ГАРФ. Ф. Р–1235), очень напоминал мародерство военных победителей, с тем отличием, что война велась с  историей, культурой, традициями и верой народа страны. В сельской местности при дефиците кирпича или даже бутового камня оставшиеся голые стены храмов постоянно разбирались неверующими жителями селения. Одновременно ограблялись и разорялись городские и сельские кладбища.

[8]ГАРФ. Ф. Р–5263. Оп. 1. Д. 1. Л. 3.

[9]ГАРФ. Ф. Р–5263. Оп. 1. Д. 1. Л. 4.

[10]Там же. Д. 7. Л. 38.

[11]Там же. Д. 1. Л. 8.

[12]ГАРФ. Ф. Р–5263. Оп. 1. Д. 1. Л. 8.

[13]Скурат Николай, прот. Борьба православных верующих против закрытия московской Илие-Обыденской церкви в 1930 году (по архивным материалам) // XVIII Кадашевские чтения. Сборник докладов конференции. Выпуск XVIII / Гл. ред. прот. А. Салтыков. М.: Луг духовный; О-во сохранения лит. наследия; Издательство ОРПК; Музей «Кадашевская слобода», 2016. С. 37.

[14]Дом СТО строился на месте варварски разрушенного древнего храма св. Параскевы Пятницы в Охотном ряду.

[15]На месте Георгиевского монастыря

[16]ГАРФ. Ф. Р–5446. Оп. 32. Д. 9. Л. 110.

[17]Там же. Р–5263. Оп. 1. Д. 9. Л. 25.

[18]Там же. Р–5446. Оп. 32. Д. 9. Л. 67.

[19]Там же. Л. 67-е.

[20]Генрих Маврикиевич Людвиг впоследствии получил от Советской власти срок заключения и находился в Джезказганском «исправительно-трудовом» лагере вместе с Илие-Обыденским прихожанином Андреем Владимировичем Трубецким (Трубецкой А.В. Пути неисповедимы. Воспоминания. В 3т. Т. 3 (1946–1955). М., 2015. С. 221.).

[21]Бюллетень Управления строительством Дворца Советов Президиуме ЦИК СССР. 1931. № 2–3 (октябрь). М.: Изд-во Мособлисполкома, 1931. С. 3–45.

[22]ГАРФ. Ф. Р–7952. Оп. 7. Д. 168. Л. 272.

[23]См. Генеральный план Новой Москвы А.В.Щусева 1924 г., подготовительные материалы к Генплану реконструкции Москвы В.Н.Семенова и др.

[24]Романюк С.К. Москва. Утраты: О разрушениях архитектурных памятников в Москве после 1917 г. М.: ПТО «Центр», 1992. 333 с., ил.; Козлов В.Ф. Жертвы Метростроя // Московский журнал. 1992. № 3.

[25]ГАРФ. Ф. Р–5263. Оп. 1. Д. 9. Л. 42.

[26]Скурат Николай, прот. Московский православный приход в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. (на примере церкви святого пророка Божия Илии, что слывет Обыденной) // XVII Кадашевские чтения. Сборник докладов конференции. Выпуск XVII / Гл. ред. прот. А. Салтыков. М.: О-во сохранения лит. наследия; Издательство ОРПК; Музей «Кадашевская слобода», 2015. С. 225–226.

[27]ГАРФ. Ф. Р–3316. Оп. 65. Д. 1. Л. 12.

[28]ГАРФ. Ф. Р–5263. Оп. 1. Д. 1. Л. 3.

[29]Использовалось сокращенное именование — МОИК

[30]ЦГАМО. Ф. 2157. Оп. 1. Д. 716. Протокол № 3 заседания Президиума Московского Областного Исполнительного Комитета Р.К. и К.Д. с материалами за март 1931 г.

[31]Там же. Л. 4.

[32]Там же. Л. 47.

[33]Там же. Л. 280.

[34]Ошибка документа. Должно быть — РСФСР.

[35]ЦГАМО. Ф. 2157. Оп. 1. Д. 716. Л. 57–58.

[36]ГАРФ. Ф. Р–8296. Оп. 2. Д. 2. Л. 3 об.

[37]Там же. Л. 143–144.

[38]Там же. Л. 171.

[39]Там же. Л. 149.

[40]Там же. Л. 82.

[41]Там же. Л. 169.

[42]Там же. Л. 173.

[43]ГАРФ. Ф. Р–8296. Оп. 2. Д. 2. Л. 163.

[44]Там же. Л. 219–219 об.

[45] Там же. Л. 220–220 об. 

[46]Там же. Л. 221.

[47]Там же. Л. 244

[48]Там же. Л. 145.

[49]Там же. Л. 207.

[50]Там же. Л. 111.

[51]ГАРФ. Ф. Р–8296. Оп. 2. Д. 2. Л. 103.

[52]Там же. Ф. 5446. Оп. 10. Д. 2569.

[53]24 мая 1937 г. заместитель председателя Совета Народных Комиссаров, член ВКП(б) с 1905 г., кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б), главный покровитель Просветительского Общества «Прометей» Ян Эрнестович Рудзутак (Никонов А.В. Последний латышский стрелок (Ян Эрнестович Рудзутак). М.: Этносоциум, 2011. 266 с.) был арестован по обвинению в «контрреволюционной троцкистской деятельности и шпионаже в пользу нацистской Германии» и после тяжелых допросов и следствия 29 июля 1938 года приговорен к «высшей мере наказания» и захоронен на расстрельном полигоне «Коммунарка».

Вслед за высоким партийным покровителем были арестованы многие ведущие сотрудники Общества «Прометей», являвшиеся либо красными латышскими стрелками, либо их родственниками и близкими. Одновременно подготавливалось и 16 июля 1937 года было принято «Постановление Совета Народных Комиссаров Союза ССР № 1129 «О ликвидации просветительного общества "Прометей". Некоторые сотрудники Общества в Москве и Ленинграде были расстреляны. Часть этого печального списка можно видеть среди жертв, нашедших последнее пристанище на расстрельных полигонах Бутова и Коммунарки (в нескольких километрах к югу от МКАД). Но судьбы этих людей раскрываются лишь в их рассекреченных архивных делах, а в постановлении СНК подробно описывается лишь распоряжения по имуществу Общества «Прометей».

[54]ГАРФ. Ф. Р–5263. Оп. 1. Д. 5. Л. 6 об.

[55]Там же. Л. 14.

[56]Там же. Л. 40.

[57]ГАРФ. Ф. Р–1235. Оп. 52. Д. 62. Л. 95–97.

[58]ГАРФ. Ф. Р–5263. Оп. 1. Д. 14. Л. 71–71 об.

[59]Там же. Л. 70.

[60]Там же. Л. 186.

[61]Там же. Л. 142.

[62]К концу 1930-х годов в несколько увеличившихся границах города Москвы действовало 32 православных храма. В 1917 г. в городских границах Москвы насчитывалось около 850 храмов. (Пашаева Н.М. Москва в зеркале столетий: Очерки сохранившихся памятников. 1147–1997 / Гос. публ. ист. б-ка России, Церковно-приходская б-ка храма св.пророка Божия Илии, что в Обыденском пер. г. Москвы, Русской Православной Церкви. Ред., предисл., коммент. диак. Николая Скурата. М.: ГПИБ, 1997. 180 с.; Голубцов Сергий, протодиакон. Церковная Московия в 1935–1965 годах // Церковно-исторический вестник. № 11. М.: Изд-во О-ва любителей церковной истории, 2005. С. 5–71).

[63]Автор крещен протоиереем Александром Егоровым (+2000) в Илие-Обыденском храме в 1959 году, став его прихожанином в 4-м поколении.

[64]ЦГАМО. Ф. 2157. Оп. 1. Д. 843. (Протокол № 16 заседания Президиума Мособлисполкома и материалы к нему»). Л. 410.

[65]Там же.

[66]Протокол № 23 заседания Горисполкома и Моссовета Р.К. и К.Д. от 26/ VIII–1931 г. М., С. 19. (отдельное издание), а также — ГАРФ. Ф. Р–7952. Оп. 7. Д. 146. Л. 140.

[67]ГАРФ. Ф. Р–7952. Оп. 7. Д. 141. Л. 39.

[68]Там же. Р–5263. Оп. 1. Д. 15. Л. 21.

[69]Там же. Л.12. (Протокол № 1 заседания Постоянной комиссии по вопросам культов при Президиуме В.Ц.И.К., от 19 февраля 1932 г.). Впоследствии храм был закрыт и основную часть советского периода использовался не по назначению, но здание церкви в целом сохранилась, с середины 1990-х гг. начались богослужения и ныне храм реставрируется.

[70]Там же. Л. 12. Но уже на этом протоколе, несмотря на принятое решение, поверх печатного текста имеется рукописный комментарий — «церковь ликвидир. Закончено». Церковь эта давно разрушена, на ее месте построен жилой дом.

[71]Там же. Л.19. (Протокол № 2 (секретный) заседания Постоянной комиссии по вопросам культов при Президиуме В.Ц.И.К., от 16 апреля 1932 г.). Церковь эта разрушена после закрытия, на ее месте построен жилой дом.

[72]Помимо Я.Э.Рудзутака, в 1920-х годах директора издательства «Прометей», ставшего с 1929 года частью Общества «Прометей», это И.И.Межлаук, бывший в описываемых годах заместителем управделами СНК СССР, его брат В.И.Межлаук, первый заместитель Председателя Госплана СССР, Р.П.Эйдеман, председатель Центрального совета Осоавиахима. На их имя или со ссылками на них в делах Общества имеются документы. Особое место в Обществе занимали помимо Рудзутака и другие «первые и действительные члены» и «члены учредители»: К.Х.Данишевский, Я.Д.Ленцман, К.К.Крастынь, Ф.И.Берновский (Проект Устава Просветительного Общества «Прометей» — ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 10. Д. 2569. Л. 10). Из окончательной утвержденной версии Устава Общества «Прометей» 1929 года все фамилии были исключены.

[73]В Интернете на сайте «Международный мемориал» Общество «Прометей» именуется как Латышское просветительное общество (http://topos.memo.ru/latyshskoe-prosvetitelnoe-obshchestvo-prometey(дата обращения: 22.12.2015)) и характеризуется как жертва советского режима, отобравшего у него значительную собственность, приобретенную в короткий срок (в том числе и незаселенную часть построенного-таки, но на Смоленском бульваре, большого дома Общества (№3–5)), хотя общество занималось пропагандой коммунизма и состояло из руководства бывших латышских стрелков, принявших активное участие в становлении советского режима и прославившихся подавлением анти-большевицких восстаний и карательными операциями. Почему-то принадлежность членов общества к красным латышским стрелкам в указанном источнике не отмечена, хотя они есть в материалах фондов ГАРФ, который позиционируется как участник программы «Международного мемориала» (ГАРФ. Ф. Р–9430. Оп.1. Д. 201 (Списки сотрудников латышского изд-ва «Прометей» и латстрелков); Там же. Д. 204 (Копии: список актива латстрелков Московского областного членов просв. общества «Прометей». Список бандитов Екатеринославской губ., список атаманов на Украине) и др.). Только высокое покровительство могло быть причиной существования такого общества в советское время. Работая на государственных мощностях, площадях и фондируемых материалах, оно само распределяло свои прибыли в денежном виде и в виде материальных благ для верхушки общества. Помимо уже заселенных частей пятиэтажного дома на Смоленском бульваре, который до конца достроить общество не успело, и он достраивался и надстраивался позднее другими хозяевами, Общество имело еще целый ряд больших дач в ближнем Подмосковье, где постоянно жили и обслуживались руководящие члены «Прометея».

Именно на указанные цели шла львиная доля доходов Общества, а не на поддержу латвийского и латгальского искусства, как это было заявлено в уставе общества. Деятельностью общества партийно-государственные структуры были недовольны еще с начала 1930-х годов, но благодаря покровительству Рудзутака и других «латышских стрелков» в государственном аппарате Общество не трогали, даже когда руководство Общества решило сделать себе (и утвердить в Совнаркоме!) штатное расписание с зарплатами, превышавшими зарплаты наркомов. Но с низложением Рудзутака все изменилось в противоположную сторону, причем, как и при всякой кампании, пострадали и некоторые простые латыши, ни к «латстрелкам», ни к чекистам, ни к внутрипартийным советским «разборкам» отношения не имевшие.

[74]ГАРФ. Ф. Р–7952. Оп. 7. Д. 141. Л. 16.

[75]Там же. Л. 1.

[76]Насаждавшаяся в советское время практика публичного доноса на коллегу внутри учреждения/предприятия. На собрании один работник критиковал работу другого. Это было удобным способом устранения лиц (часто физического, если человек объявлялся «вредителем» и на него списывались все ошибки руководства) неугодных администрации или партаппарату.

[77]Скурат Николай, прот. Московский православный приход в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. (на примере церкви святого пророка Божия Илии, что слывет Обыденной) // XVII Кадашевские чтения. Сборник докладов конференции. Выпуск XVII / Гл. ред. прот. А. Салтыков. М.: О-во сохранения лит. наследия; Издательство ОРПК; Музей «Кадашевская слобода», 2015. С. 238. 

Новости по теме

Для понимания современной церковной жизни важно знание ее истории Алексей Светозарский Церковная история всегда была сопряжена с историей Отечества. И мне хотелось бы, чтобы студенты духовных школ хорошо понимали, насколько это взаимосвязано и насколько события общегражданской истории детерминируют события церковной истории и наоборот, чтобы не было узкоклерикального подхода, чтобы события истории Церкви рассматривались в контексте национальной истории, каковой бы она ни была и какой бы период мы ни взяли.
АНТОЛОГИЯ СЕМИНАРСКОЙ ЖИЗНИ. ИГУМЕН НИКОН (ВОРОБЬЕВ). ПИСЬМА СТУДЕНТАМ МОСКОВСКОЙ ДУХОВНОЙ АКАДЕМИИ Сретенская академия В материале представлены выдержки из писем разных лет, адресованных отцом Никоном (1894-1963) студентам Московской духовной академии. Они были написаны им в городе Гжатске Смоленской области – последнем месте его священнического служения.
Диспуты о вере Сретенская академия В свете прошлой публикации, где протоиерей Олег Стеняев напоминает нам о необходимости диспутов в образовательном процессе, сайт Сретенской семинарии публикует подборку диспутов православных священников с представителями других конфессий и религий.