ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКАЯ И РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРЫ

Московская Сретенская  Духовная Академия

ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКАЯ И РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРЫ

Александр Ужанков 5537



Сайт Сретенской семинарии предлагает читателям цикл бесед о русской словесности и культуре с профессором Александром Николаевичем Ужанковым, теоретиком и историком литературы и культуры Древней Руси, преподавателем Сретенской духовной семинарии, проректором Литературного института им. Максима Горького.

– Александр Николаевич, вы говорили о значимости для становления сознания молодого человека классических произведений русской литературы. А есть ли какие-то классические произведения литературы мировой, которые бы помогли человеку осознать свое место в жизни, укрепиться нравственно и духовно?

– Ну, я не такой большой специалист в зарубежной литературе, хочу сразу сказать. Я больше сосредоточил свое внимание именно на русской литературе. Скорее всего, именно потому, что для себя понял, что русская литература более нравственна, чем европейская литература. Конечно, в учебном курсе университетском, на филфаке мы изучали литературу от античности до наших дней. С памятниками античности, средневековья нас очень хорошо ознакомили – углубленное было изучение и так далее, но душа не приняла очень многое. Да, там больше рационального, у нас – больше духовного. Это два разных типа культур, и мы должны на это обратить внимание.

Русского человека больше заботит не материальное благополучие, а духовный мир, то есть спасение души

Западноевропейский тип культуры – это тип эвдемонический. Эвдемония – построение земного счастья, земного благополучия. Отсюда, собственно, как бы апофеоз этого – американские фильмы с их счастливым концом – хэппи эндом, то есть он и она находят друг друга, они получают миллиончик, или наследство какое-то, наконец, домик там приобретают 5-этажный где-нибудь на Лазурном берегу и так далее – вот и зажили счастливо. То есть финал всех человеческих историй – благополучно зажить, стремиться к благополучию. В какой-то степени протестантская культура, собственно, и религия к этому готовят. Русская культура, основанная на Православии, она сотериологична. Сотериология – это учение о конце света и спасении души. Значит, русского человека больше заботит не материальное благополучие, а духовный мир (как и писателя, древнерусского писателя), то есть спасение души. Это основание древнерусской словесности, и, в общем, в XIX веке, как мы говорили, произведения тоже способствуют духовному или нравственному развитию личности. Это первое. Второе: скажем, если мы берем, опять-таки западноевропейскую культуру, она больше, скажем так, тяготеет к Рождественскому типу культуры. Основной праздник на Западе – это Рождество, приход в мир Христа. То есть сосредотачивается опять-таки на земном. Если мы посмотрим православную культуру, русскую культуру – мы Рождество тоже очень любим, но в нас пасхальный тип культуры. Для нас важнее Пасха. Почему? Потому что это как раз воскресение в будущей жизни. И вот она, направленность эта, – если Спаситель воскрес, то и у нас есть надежда на спасение. Опять-таки, это надежда на духовное преображение и подготовка к этому будущему – будущий век, жизнь нетленная, как Иларион говорил – это то, что будет после Страшного Суда. Поэтому главное не то, что вот здесь, а главное – то, что будет там. И человек к этому должен подойти (почему все русские святые так приуготовлялись к этому), в житиях это четко совершенно показано, у русских святых. Поэтому, когда мы говорим о литературных произведениях, – вот, я показал разницу. То есть я, конечно, говорю в целом, там уже можно говорить о каких-то различных произведениях, но мы увидим, что, скажем, у них подход будет тот, который я обозначил. Русская литература важнее, гораздо важнее, чем европейская. Неслучайно XIX век русской литературы в мировом контексте считается «золотым веком», потому что ни одна литература мира столько не дала, сколько русская в XIX веке. Но если бы они еще знали и понимали древнерусскую, то, конечно, уже отношение было совершенно другое.

Ни одна литература мира столько не дала, сколько русская в XIX веке

– Получается, что и понимание, и восприятие мыслей глубинных и спрятанных в русской классике зависят от мировоззрения. В то же время, богатство и широта кругозора и художественного восприятия зависят от тех произведений, которые мы читаем. То есть какой-то замкнутый круг. Можете ли вы назвать какое-то определенное, небольшое количество произведений, с которых мог бы начать молодой человек, желающий приобрести первоначальную глубину восприятия и расширить свой кругозор? Например, мне кажется, что произведения Достоевского в этом плане слишком глубоки, они для взрослых людей, много переживших и обдумавших свою жизнь, жизненный опыт других людей. А вот для молодого человека…

– Ну, уже в вашем вопросе в какой-то степени есть и ответ, кроется ответ. Смотрите, у нас есть отличие от западноевропейской модели образования, когда изучается творчество какого-то писателя или даже одно произведение, в отрыве от творчества других писателей и других произведений, и получается, действительно, однобокое восприятие этого произведения. У нас же всегда выстраивалась история русской словесности. То есть хронологически, я не хочу сказать, от более простого к более сложному, нет, ни в коей мере, но, скажем, Достоевский вышел из Пушкина, но в большей степени даже из Лермонтова. Эта двойственность и в героях, в раздвоении героев, и тут, несомненно, нужно обращать внимание на героев Лермонтова и героев Достоевского. Очень важен тот момент, что Достоевский знал хорошо и одного, и другого, знал Гоголя тоже, понимаете, его творчество основывается на творчестве своих предшественников. В какой-то степени оно, может быть, и полемично по отношению к ним, это нужно понимать. Два современника жили – Толстой иДостоевский. Они не были друг с другом знакомы лично, но они были хорошо знакомы с творчеством друг друга, и в какой-то степени их произведения – полемика и с мировоззрением, и с образом жизни одного и другого, понимаете?

Вот если мы будем разрывать, рассматривать, как сквозь лупу, или под микроскопом только что-то одно, то, конечно, мы мира не увидим, поэтому непременно нужно рассматривать в контексте. Это первое, но очень важное правило. Второе – нужно и в творчестве самого писателя <видеть движение> от более простых тем к более сложным – это непременно. Начинать с «азов» – с чего начинал писатель, да, на что обращал внимание, и к чему пришел. Даже у Достоевского, так сказать, мы смотрим – есть «Бедные люди», мы смотрим – есть «Преступление и наказание» или «Братья Карамазовы». Почему это вершинность достигается, каким образом? От чего он отказывается, а на что больше обращает внимание?

«Капитанская дочка» – это литературное и духовное завещание Пушкина. Потому что там есть то милосердие, которого так не хватает нам в жизни
 У Пушкина один и тот же сюжет в двух произведениях. Вот если так скажу: молодой человек, лет 18-ти, отправляется на почтовых к месту своего назначения, и, когда он приезжает туда, в него влюбляется какая-то барышня, а потом еще будет дуэль… Что это? Кто-то скажет, что это «Евгений Онегин», а кто-то – что «Капитанская дочка». Почему Пушкин использует дважды один и тот же сюжет, тем более, что первоначальный замысел «Капитанской дочки» был совершенно иной? Потому что там реальные события были, о которых он узнал, когда путешествовал в Оренбуржскую губернию собирать материалы о пугачевском восстании. Значит, для Пушкина очень было важно полемизировать даже с самим собой, потому что «Евгений Онегин» его не совсем удовлетворял. Хотя сложное произведение, замечательное произведение, все восторгаются им, а вот Пушкин – нет. Ну, правда, воскликнул после написания, когда прочел, но а потом-то задумался, говорит – нет. Вот если брать сознание Пушкина, заглянуть попытаться в это сознание, сознание человека православного, этим произведением он может оправдаться перед Богом? Потому что «всякий дар свыше есть», да? Значит, дар писательства, сочинительства у него от Бога? Он послужил своим талантом Богу в «Евгении Онегине»? Нет. Почему? Потому, что там все страстные. А «Капитанская дочка»? – А это совершенно другое. Не случайно литературоведы говорят, ведь это литературное завещание Пушкина, это духовное завещание светского человека. Значит, он уже поднялся на такой уровень восприятия. Почему? Потому что там есть то милосердие, которого так не хватает нам в жизни. «Будьте милосердны, как Отец ваш Небесный». «Каким судом судите вы, таким и вас будут судить». Понимаете? И смотрите, в этом произведении все любят друг друга. Там просто любовь разлита по всему произведению. Только один-единственный человек, который никого не любит – это Швабрин. Почему? А он душегуб и в Бога не верует – все. «Бог есть любовь». Вот Пушкин к этому пришел. Простое произведение, сто страниц. Пушкин такие писал когда-то за месяц. А это, между тем, пишет почти три с лишним года. Почему? Потому что это для него было важно. А вот дальше уже все, все неважно: вот это вот произведение написано, духовное завещание Пушкина. Понимаете?

Когда убрали из школы сочинение, заменили ЕГЭ, то дети перестали мыслить, и не только образно
 Сейчас из школьной программы «Капитанскую дочку» выбрасывают. «Евгений Онегин» остается, а «Капитанскую дочку» отбрасывают. Что это получается? Это недоученный Пушкин? А зачем он писал тогда? Он же писал, в общем-то, для нас. Почему? Потому что он хотел направить нас по какому-то определенному пути, дать нам духовное развитие, понимаете? Школа, к сожалению, все это выхолащивает. Когда убрали из школы сочинение, заменили ЕГЭ, экзаменами, то дети перестали мыслить, и не только образно. Связать свои мысли, то есть объяснить то, что они прочитали, воссоздать эти образы словесно – им это дается сейчас с большим-большим трудом. Я уже не говорю о тех нелепых вопросах, которые задаются в ЕГЭ. Вот сейчас, слава Богу, сочинение возвращается в школу, теперь уже будут писать, потому что клиповое сознание развивается у детей, они не могут полноценные и связные тексты сейчас сочинить.


Это одна проблема, вторая проблема – это то, что у нас происходит экранизация <произведений>. Что такое экранизация? Экранизация – это, по сути дела, такое же прочтение произведения, но только одним человеком, режиссером. Почему я своим студентам всегда говорю: прежде, чем посмотреть этот фильм, обязательно прочитайте произведение, чтобы у вас сложились свои образы, свое отношение к этому произведению, чтобы вы попытались вскрыть идею этого произведения, а потом уже смотрите то, что вам показывают. Это другое прочтение, вы и сравнивайте свое с другим. И тогда, может быть, определите, в чем же смысл этого произведения. Может быть, там вы можете получить и подсказку, несомненно, но может быть, и наоборот. Я помню экранизацию «Анны Карениной» советского периода. Там замечательные актеры, но, скажем, когда я посмотрел Каренина – он так сыгран (хотя и талантливым очень актером), так сыгран, что вызывает какое-то определенное, если не отвращение, то, во всяком случае, антипатию, мягко говоря. Это какой-то шаркающий такой старик. Студентов спрашиваю: сколько лет Каренину? Сорок два года – это что, старик? Понимаете, это уже совершенно по-другому начинает восприниматься.

Или я задаю студентам вопрос: а сколько лет было Татьяне Лариной, когда она писала письмо Онегину? Потому что, когда мы смотрим оперу или фильм, то мы видим таких дородных женщин, особенно в опере. А разгадка-то в том, что Татьяне всего четырнадцать лет, поэтому как на нее смотрит Евгений Онегин (а ему двадцать восемь)? Свысока и снисходительно, за что она ему благодарна, о чем сама в конце романа говорит. Понимаете, вот те самые детали, на которые мы не обращаем внимания, потому что никто, ни одна аудитория мне еще не сказала, сколько лет героям. Спрашивается, а что ж вы читаете? Не случайно же автор выписывает этот возраст, причем несколько раз обращает внимание на это. Дело все в том, что художественное произведение, оно коварно. Почему? Потому, что оно дает поток нашему воображению. Мы строим свои образы, мы додумываем за писателя многие вещи, и, естественно, у нас складываются какие-то определенные представления. А когда обращаешь на это внимание тех же режиссеров, они удивляются: как я этого не заметил? Потому что так читал, потому что личное восприятие… Это хорошо, да, но тогда нужно говорить, что это мое восприятие. Это не Пушкин так написал (или Лермонтов, или Достоевский, или Толстой), это я их так вижу. Ну и замечательно.

– Александр Николаевич, как-то раз вы затронули тему о сложности и опасности контакта, даже внутри постановок театральных, контакта с нечистой силой, когда человек пытается войти в образ нечистой силы, притвориться ею или сродниться. И этим словам подтверждением были слова одного из священников, который читает для нас курс лекций по практике пастырского служения. Он лично знаком с примерами из жизни актеров, чья жизнь после участия в таких сценах, участия в произведениях, где они принимали на себя роль нечистой силы, была разбита. Умирали родные, происходило что-то абсолютно не вписывающееся и необъяснимое с точки зрения человека неверующего. Некоторые – он так прямо и сказал – после таких событий в своей жизни считали за великую радость и помощь креститься. То есть люди приходили к пониманию того, что вера и Бог в жизни необходимы, но через такие вот сложности. Возникает вопрос: как бы вы для себя и для молодежи объяснили бы опасность таких заигрываний? Казалось бы – обычная постановка театральная, ведь человек же сам не определяет себя при этом отошедшим от Бога и пришедшим к сатане. В то же время, безусловное влияние таких ролей и таких экспериментов в жизни человека имеет место быть.

– Можно выстроить историю русского театра, или театра, наверное, в России – вот так, пожалуй, будет более корректно сказано. В XVII веке, во второй половине XVII века, он появляется. Первоначально актерами были только иностранцы. Почему? Потому что на Руси театр всегда воспринимался как антицерковь. Петр I прекрасно это понимал. Красная площадь – это храм под открытым небом, и там, где сейчас Исторический музей, Петр I планировал создать театральную храмину, в которой должны были проходить какие-либо действия. Ну, вместо Петра сейчас тоже устраивают действа, по сути дела, на Красной площади, по сути, в храме под открытым небом, как он воспринимался в XVII и даже в начале XVIII века.

Заигрывания с духовными силами – это не просто игра, перевоплощение, это восприятие в свою душу того, кого собирается играть актер

Так вот, что такое театр? Это – лицедейство, как говорили в Древней Руси. Автор за личиной, то есть за маской скрывает свое собственное лицо и начинает играть страсти. Человек в своей жизни должен уйти от страстей, а в театре он должен даже чужие страсти играть, будучи, может быть, совершенно нравственным человеком. Естественно, страсти могут увлекать как самого актера, который играет лицедея, так и тех, кто сидит в зале. Не случайно Алексей Михайлович после театра сразу отправлялся в баню, чтобы смыть внешне, так сказать, вот эти грехи, которыми как бы залепило все его тело. Почему? Потому что он видел те страсти, которые бушуют на сцене и, естественно, как-то к ним приобщился. Может быть, без своей воли, хотя – спрашивается – чего ты сидел, чего ты смотрел и так далее. Не только он, вся свита отправлялась смыть эти грехи. Понимаете, по форме – верно, да? Может быть, не понимали по содержанию. Почему? Потому что уже все равно приобщился. Затем уже появляются русские труппы, но, что важно (в подражание, естественно, европейским) – актерами выступали кто – свободные люди или крепостные? Все театры у нас, в основном, были крепостные. Понимаете, почему? Потому что помещик там, или хозяин заставлял их играть. Если же дворянин собирался играть в театре, то он брал себе псевдоним, чтобы не порочить свою фамилию, честь своего дворянского сословия и дворянской фамилии. Он под псевдонимом, или она под псевдонимом играли на сцене (такие, в общем-то, были в XIX веке, мы этому видим примеры). Что же касается того, когда человек не просто играет перевоплощение, а уже начинаются заигрывания с духовными силами – тут все сложнее, гораздо сложнее. Почему? Потому что это не просто игра, перевоплощение, а это восприятие в свою душу того, кого он собирается играть – это Гоголь прекрасно показал на примере художника безымянного, который написал портрет. Почему? Потому что художник отражает то, что вбирает в свою душу – оно должно внутри перевариться, он должен с этим освоиться, а потом, так сказать, это выплескивается на холсте. Точно так же и актер – он должен сначала в себя вобрать, а потом это выплеснуть на сцене, потому что он тоже, ведь, художник, <должен> все непременно пропустить через себя. И когда все это происходит, когда человек вбирает в себя, опасность-то в чем? В том, что он, возможно, не избавится от этого. Вот для безымянного художника что нужно-то было? Потерять жену, потерять детей, уйти в монастырь и долгим постом, молитвами, отшельничеством искупить свой грех. Все лишь за один свой портрет ростовщика, да? И тогда он смог преобразиться внутренне, и тогда смог уже написать фреску Рождества Христова. Точно так же и актер, который играет: опять же-таки – заигрывает он, он играет, или он действительно берет в себя? Я просто тоже знаю, лично знаком с некоторыми актерами, которые сами рассказывали мне, и, поскольку она и публично рассказывала, то, наверное, могу сказать о Наталье Варлей – комсомолке, спортсменке, прекрасной девушке, которая сыграла – ее студенческая роль – панночку в «Вие» Гоголя. Она говорит: «Я даже тогда и не подозревала, с чем я столкнусь в своей жизни». Она действительно потом крестилась, и сейчас она глубоко верующий человек, воцерковленный человек, она говорит: «Вот, если бы мне тогда сказали, что будет со мной, с моей судьбой в будущем, я бы никогда бы не согласилась на эту роль». Так что вот таких примеров действительно можно привести очень много. Это запретная тема, человек не должен ее преступать.