Изменения в жизни монастырей Белорусской ССР и Прибалтийских республик после присоединения к СССР

Московская Сретенская  Духовная Академия

Изменения в жизни монастырей Белорусской ССР и Прибалтийских республик после присоединения к СССР

Сергей Платонов 6269



Власти СССР стремились к сокращению количества существующих монастырей, в том числе и на территориях, вошедших в состав страны перед войной. Это коснулось и монастырей Белоруссии и Прибалтики. Но из-за некорректной работы уполномоченных, деятельность монастырей была нестабильной и обстоятельства их существования зависели от тех или иных интересов региональных властей, которые не обращали внимания на указы вышестоящих органов.


Содержание:

  • Монастыри Белорусской ССР
  • Монастыри Прибалтийских республик (Эстонии, Латвии и Литвы)

  • Монастыри Белорусской ССР

    Православные обители в Белоруссии издревле воспринимались населением, равно как и в западных регионах Украины или в Молдавии, как особые очаги духовной и религиозной культуры. Это подтверждается давностью их существования и особым положением.

    После легализации деятельности Русской Православной Церкви в СССР немного «свободней» стали жить и белорусские обители[1]. На 1945 г. в республике их было 3, два женских: Рождества Пресвятой Богородицы, Спасо-Ефросиниевский и один мужской Жировицкий монастырь. Деятельность аппарата Совета по делам Русской Православной Церкви в Белоруссии в 1945-1946 гг. можно охарактеризовать полнейшим отсутствием, в большинстве случаев, попыток выполнения союзных постановлений и пренебрежительным отношением к возложенным обязанностям. Об этом свидетельствуют данные из письма Совета уполномоченному при СМ БССР, в котором Совет констатировал действительное положение вещей, а также необходимость изменения кадровой политики: «Ряд уполномоченных не соответствует своему назначению вследствие слабой политической и общей грамотности. Необходимо ускорить замену некоторых уполномоченных и в первую очередь Кадовба и Можейко»[2].

    Конечно же, частая смена уполномоченных не могла привнести в деятельность Совета в республике значительные сдвиги в области выполнения действующего законодательства. В особенности деятельность аппарата Совета приостановила смена республиканского уполномоченного Н. Чеснокова в декабре 1946 г., несмотря на то, что, как видно из архивных документов, он удовлетворительно исполнял поручения Москвы и свои должностные обязанности.

    Перемена на посту республиканского уполномоченного не осталась бесследной в регионах. Воспользовавшись временным отсутствием руководства, многие представители Совета при облисполкомах в 4 квартале 1946 г. никакой деятельности, согласно квартальному плану, не предпринимали. Однако, помимо халатности некоторых лиц, на результативность работы уполномоченных также оказывали влияние их частые командировки по заданиям облисполкомов, не связанные с деятельностью Совета по делам Русской Православной Церкви. Это явствует из докладной записки нового уполномоченного по Белорусской ССР от 15 января 1947 г.: «Из представленных отчетов уполномоченных Совета в областях Белоруссии видно, что они указание Совета не выполняют, и работа их проходила самотеком, работали каждый, кому как вздумается: нет точных данных учета действующих церквей, не изучен вопрос движения верующих, как он идет в сторону увеличения или уменьшения. Причиной всему этому являются, главным образом, частые и длительные командировки уполномоченных не по своему назначению»[3].

    Безусловно, характер работы областных уполномоченных сказывался и на православных обителях. В первую очередь не находили решения возникавшие проблемы между монастырями и финансовыми органами, а также районными государственными организациями. В Барановичской области районные финансовые органы, не обращая внимания на декларации монастырей, завышали их показатели, а следовательно, увеличивали количество начисляемого налога[4].

    В Гомельской области некоторые райисполкомы официально назначали священнику таксу за требы, предписывали настоятелям организовывать сбор средств для детей-сирот через прихожан

    «Политическая безграмотность» и непонимание своих обязанностей в деятельности уполномоченных приводили в свою очередь к грубому нарушению Постановлений от 22 августа 1945 г. СНК СССР и 29 мая 1946 г. СМ СССР. Например, из письма Совета от 21 сентября 1946 г. известно, что уполномоченный при Гродненском облисполкоме советовал «воздержаться» настоятельнице Рождество-Богородицкого женского монастыря от занятий монашествующих разведением пчел и птицеводством[5]. Это являлось прямым нарушением Постановления 1946 г., согласно которому монастыри получали право свободной организации своей хозяйственной деятельности без каких-либо ограничений.

    Несоответствующее закону поведение уполномоченных способствовало развитию такого же рода поведения местных властей районного уровня. В Гомельской области некоторые райисполкомы официально назначали священнику таксу за требы, предписывали настоятелям организовывать сбор средств для детей-сирот через прихожан и др.[6]

    С назначением нового уполномоченного по БССР начались некоторые изменения в деятельности региональных представителей Совета. В первую очередь В. Моньков требовал предоставления всех необходимых сведений в информационных отчетах, пристального внимания уполномоченных к жизни монастырей и выполнения районными органами власти постановлений 1945 и 1946 гг. В предписании Барановичскому уполномоченному от 27 января 1947 г. В. Моньков констатировал: «Несмотря на указание Совета, а также и наше напоминание по вопросу освещения жизни и деятельности Барановичского монастыря и духовной семинарии от Вас никакой информации не поступило», и т.к. Барановичская область являлась одной из самых больших западных областей как по площади, так и по количеству верующих, то уполномоченному предписывалось особенно серьезно заняться изучением положения приходов и монастырей[7].

    Фактическое исполнение законодательства о монастырях в части передачи им земельных участков и освобождения, принадлежавших им до национализации, зданий частично наступило лишь в 1947 г. За Жировицким мужским монастырем, согласно постановлению СМ СССР от 29 мая 1946 г., был закреплен и оформлен земельный участок в размере 22 га, из которых 4 га монашествующие заняли под огород и сад, а 18 га были отведены под пашню и сенокос. Из числа бывших монастырских зданий, архиерейский дом, занятый еще в годы войны под штаб дивизии, по-прежнему оставался занятым, причем по заявлению командира дивизии он из этого помещения уходить не собирался, а подходящего здания в округе не было. На предложение уполномоченного по БССР Барановичскому облисполкому оказать содействие в освобождении помещения, представители последнего ответили, что «освободить в ближайшее время не смогут, т.к. нет места, где можно было бы разместить штаб дивизии»[8]. Также в соответствии с новым законодательством монастырю полагалось выделение необходимых строительных материалов для ремонта жилых и подсобных помещений от местных органов. Для отопления монастырских помещений, после направления соответствующих ходатайств в райисполком, обители выделялось «достаточное количество» топливных материалов[9].

    В Спасо-Ефросиниевском Полоцком женском монастыре ситуация обстояла несколько лучше. Помимо принадлежащего обители приусадебного участка в 3 га, занимаемого под огороды, насельницы не подавали никаких ходатайств и прошений о выделении им дополнительных земель. Из сохранившихся двух каменных монастырских зданий в распоряжении монахинь находилось лишь одно, в котором они и проживали. Другое здание занималось областным отделением милиции. После обращения уполномоченного по Полоцкой области в облисполком вопрос об исполнении Постановления 1946 г. был поставлен на обсуждение, но результатом стало решение о выселении облмилиции в другое место и передаче этого здания под педагогическое училище[10]. Отсутствие требований о передаче этого здания и «претензий к властям» со стороны настоятельницы монастыря позволили уполномоченному прекратить со своей стороны процесс об освобождении корпуса, предоставив в Совет положительное заключение о результатах выполнения законодательства в Полоцкой области.

    До 1946 г. насельницы Гродненского Рождество-Богородицкого монастыря существовали за счет «кустарного» рукоделия и совсем незначительного по размерам огорода, легализованных Постановлением СНК СССР от 22 августа 1945 г. После выхода Постановления СМ СССР в 1946 г. по заявлению епископа Варсонофия Гродненский горсовет закрепил за обителью, из принадлежавшей ей до национализации, земельный участок в 3 га.[11] Никаких проблем с выселением из монастырских построек государственных организаций или учреждений не было, потому что ничто на монастырской территории не размещалось[12].

    В отношении хозяйственной жизни обителей необходимо уточнить, что до 1946 г. никакими масштабными сельскохозяйственными работами монастыри не занимались

    В отношении хозяйственной жизни обителей необходимо уточнить, что до 1946 г. никакими масштабными сельскохозяйственными работами монастыри не занимались, на что указывают данные из докладной записки о монастырях уполномоченного по БССР за октябрь 1947 г. После вышедшего постановления о выделении земли, как уже выше было сказано, все три монастыря получили в пользование закрепленные за ними земельные участки, по размеру которых можно выделить вначале Жировицкий мужской монастырь, а затем Спасо-Ефросиниевский и Гродненский. Главным источником существования мужского монастыря являлся доход от сельскохозяйственного производства, причем помимо этого насельники занимались животноводством и имели 29 голов птицы, 15 голов крупного рогатого скота и одну лошадь[13].

    Огородное хозяйство являлось главной доходной статьей в существовании также и Полоцкого Спасо-Ефросиниевского монастыря. Выращивание и обработка огородных культур осуществлялась силами самих монахинь, из которых значительное количество было преклонного возраста[14]. Животноводством насельницы не занимались, возможно, по причине отсутствия необходимых хозяйственных построек и площадей.

    В Рождество-Богородицком Гродненском монастыре, на принадлежащих им 6 га, монахинями выращивалось значительное количество огородных культур. По данным уполномоченного по БССР за 1947 г. «в летнее время трудоспособные монахини занимаются полевыми работами на огороде, а в зимнее время рукоделием из даваемого материала крестьянами окрестных деревень»[15]. Надо заметить, что такой сезонный тип существования обителей являлся характерным для большинства монастырей не только Белорусской республики, но Молдовы и Украины. Помимо сельского хозяйства насельницы на 1947 г. в малом количестве имели животных: лошадь, корову и годовалую телку. Дополнительно некоторые из монахинь занимались пчеловодством. Успешные сельскохозяйственные работы 1946 г. позволили монастырю собрать довольно богатый урожай, о чем счел нужным сообщить в своем информационном отчете за третий квартал 1946 г. уполномоченный Совета по Гродненской области, упомянув, что собранным урожаем овощей и корнеплодов (картофеля, капусты, огурцов, помидоров, столовой и сахарной свеклы, лука и др.) монастырь не только обеспечил свое существование на будущий год, но и продал большие излишки[16].

    Количественный уровень монастырей Белорусской республики в некоторой степени был намного выше, чем, к примеру, монастырей Киевской области Украинской ССР. В 1946 г. в Гродненском монастыре проживали 62 насельницы, в Ефросиниевском 48, а в Жировицком 18. Около 40% от общего числа монашествующих в указанных монастырях составляли престарелые и нетрудоспособные люди, за которыми был необходим особый уход. Такая ситуация была в Гродненской Рождество-Богородицкой обители, где на 1947 г. из 65 насельниц 33 человека не выходили в летнее время на полевые работы, а 10 из этого числа были совсем нетрудоспособными[17]. И такая картина была по всей стране. Возраст насельниц и насельников в большинстве монастырей был не ниже 60-70 лет.

    В период 1947-1948 гг. можно отметить небольшой рост количественного уровня монашествующих в БССР. По данным за 20 апреля 1948 г. в функционирующих на территории республики трех монастырях находилось всего 136 человек, из которых в Гродненском монастыре 55, Полоцком 53, и в Жировицком 28[18]. По сравнению с данными 1947 г. число насельниц Полоцкой обители возросло на 9%, Жировицкой — на 50%, а вот в Гродненской уменьшилось на 12%. При этом все же общий уровень монашествующих по республике увеличился на 6%. Как видно из архивных документов, весь 1948 г. наблюдалось увеличение монашествующих в Белоруссии. Уже в информационном отчете за 3 квартал 1948 г. уполномоченный сообщал о 145 насельниках всех обителей[19].

    Обобщая все изложенные материалы, можно констатировать, что развитие законодательства о Церкви на всесоюзном уровне отнюдь не означало немедленных последовательных изменений на уровне республик и районов. Период 1946 г. является наглядным свидетельством этому, когда ряд областных уполномоченных Белорусской ССР не только не исполняли законодательство, но и своими действиями фактически грубо нарушали его основные положения. Инертность и халатность, вызванные в первую очередь личными недостатками уполномоченных, с другой стороны имели своей причиной частые служебные командировки, не связанные с основными служебными обязательствами представителей Совета и препятствовавшие последним заниматься своей основной работой.

    В деятельности уполномоченных Белорусской ССР можно наблюдать общие тенденции, характерные для всех представителей Совета по СССР. К примеру, практически полная реализация Постановлений 1945 и 1946 гг. о монастырях наступила лишь в 1947 г. Подобную тенденцию можно было наблюдать и в Украинской республике.

    Развитие законодательства о Церкви на всесоюзном уровне отнюдь не означало немедленных последовательных изменений на уровне республик и районов

    Ликвидация монастырей Белоруссии наступила только в начале 1960-х гг., что явно свидетельствует о неспешности республиканской власти к проведению конкретных антицерковных мер в отличие от других республик. Все это время монастыри еще продолжали существовать именно за счет той деятельности, которая была ими развернута в 1940-х гг.

     

    Монастыри Прибалтийских республик (Эстонии, Латвии и Литвы)

    Вхождение прибалтийских республик в состав СССР в 1939 г. многими историками, особенно западными, характеризуется как насильственный захват СССР этих государств, оккупация и инкорпорация[20]. Независимо от придаваемых этому процессу характеристик можно лишь констатировать факт, что с 1940 г. на территориях этих республик начало действовать советское законодательство, в том числе и о культах. Исследователь П. Мишутис отмечал, что после присоединения республик к СССР в период войны начали распадаться монастыри. Причинами этого явились ухудшение социально-экономических условий, частичная эмиграция насельников или их переход к светскому образу жизни[21]. К тому же нужно понимать, что, вследствие католического влияния, православные в Прибалтике на протяжении последних веков были в меньшинстве.

    В соответствии с происходящими после 1943 г. на всесоюзном уровне изменениями как государственно-церковных отношений, так и нормативно-правовой базы в отношении Русской Православной Церкви, было изменено отношение и на территории прибалтийских республик. Главными нормативно-правовыми актами, регламентирующими государственно-церковные отношения в рассматриваемый период на территории вышеупомянутых республик в контексте деятельности монастырей, являлись «Положение об управлении Русской Православной Церкви», Постановления СНК СССР от 22 и 29 августа 1945 г. и СМ СССР от 29 мая 1946 г.

    Нужно заметить, что среди аппаратов уполномоченных этих республик не наблюдалось негативных антицерковных настроений, которые в 1946-1947 гг. были характерны для некоторых представителей Совета в украинских и белорусских регионах. В отчетных документах о реализации на местах Постановлений СНК СССР 22 и 29 августа 1945 г. и СМ СССР 29 мая 1946 г. сообщалось, что при содействии уполномоченного по Литовской ССР была оказана помощь строительными материалами при проведении ремонтных работ в Свято-Духовом мужском монастыре г. Вильнюса, которые осуществлялись полностью за счет пожертвований и епархиальной суммы.

    На высокий уровень религиозности населения указывают, приводимые в этих же документах, сведения, иллюстрирующие положительное отношение населения к вере[22]. Это можно объяснить еще тем, что деятельность партийных органов в Прибалтийских республиках в антирелигиозной сфере практически не осуществлялась. Более того с 1945 г. главной для власти в республиках была задача укомплектования партийных кадров, которых катастрофически не хватало. Необходимый Москве оптимальный баланс в проведении политики коренизации и интернационализации управленческого аппарата устанавливался не только за счет «пришлых» партийных кадров, но и за счет местных работников[23].

    В Литве основой существования Свято-Духовского монастыря г. Вильнюса являлись доходы от продажи свечей, производимых насельниками обители. Кроме этого, монастырь получал значительные пожертвования, являясь также резиденцией архиепископа Виленского и Литовского[24].В этих же документах отмечалось, что в соответствии с происшедшими изменениями в законодательстве о монастырях Марие-Магдалининской обители г. Вильнюса был выделен земельный участок в 22,42 га, закрепленный за обителью. Основным доходом этого монастыря являлось сельское хозяйство, но вместе с тем, монахини также занимались пряжей, вязанием, вышиванием и живописью. Интересно заметить, что этот монастырь начал действовать с 1947 г. при Александро-Невском храме г. Вильнюса[25].

    Посредничество уполномоченного, являющееся характерным, как отмечалось выше, для Молдавской и Белорусской ССР, также имело место и в отношениях с прибалтийскими монастырями. В основном это было связано с решением вопросов налогообложения. Так, по заявлению настоятельницы Марие-Магдалининской обители на имя уполномоченного Министерства заготовок Литовской ССР о снижении уровня госпоставок, в 1947 г. удалось добиться существенного снижения уровня налогообложения, что позволило монастырю удержать удовлетворительный уровень хозяйствования[26].

    Проблема укрепления и поддержки Православной Церкви в Литве остро стояла перед центральной властью СССР. Православная Церковь должна была быть противопоставлена Римско-католической Церкви, обострение отношений с которой вносило свои корректировки в государственно-церковную политику. Создание противовеса католизциму в Литве — основная задача «наверху». Наглядным доказательством этого стремления может послужить факт возвращения «в виде исключения» в Литовскую Церковь мощей Виленских и других мучеников[27]. Современный литовский историк Р. Лаукайтите считает, что мощи мучеников были возвращены «в целях укрепления структуры и престижа Православной Церкви»[28]. Поставленная, как противовес гегемонии Католической Церкви, Православная Церковь в Литве попадала в благоприятные условия существования. Об этом говорилось на встрече архиепископа Виленского Корнилия с уполномоченным по делам Русской Православной Церкви в Литве. Последний, докладывая об этой встрече в Москву, писал: «Появление мощей… в Вильнюсе несомненно будет встречено верующими и духовенством с огромным восторгом. Это укрепит православных и уравновесит их с католиками, имеющих свои святыни, и в особенности Остробрамскую икону, находящуюся рядом с монастырем, где будут находиться мощи»[29].

    Но в нижних эшелонах власти эту позицию понимали совсем иначе. Особенностью государственно-церковной политики в Литовской ССР являлось стремление республиканских органов власти быть впереди Москвы в плане притеснения Православной Церкви. Как отмечают составители книги «Воинство и Русская православная церковь. Русская православная церковь в Литве», «руководители Коммунистической партии Литвы и Совет Министров не были заинтересованы в укреплении позиций Православия в Литве»[30]. Однако нужно понимать, что это замечание следует относить к периоду после 1948 г., когда появились первые заметные проявления антирелигиозной направленности отношения к Церкви на местах.

    Стремление взять «первенство» в антирелигиозной работе руководства Литовской республики входило в открытое противоречие с действующим законодательством. 19 июня 1948 г. указом Президиума Верховного Совета Литовской ССР «О национализации зданий молитвенных домов и монастырей, а также жилых домов религиозных общин» состоялось упорядочение реализации постановлений СНК 1945 г. и СМ СССР 1946 г. Однако уже из постановления Совета Министров Литовской ССР 8 июля 1948 г. за № 460/с «О порядке национализации молитвенных домов и зданий монастырей» видно, что указом Верховного Совета председатели исполнительных комитетов городских и уездных Советов депутатов трудящихся обязывались провести национализацию зданий монастырей, молитвенных домов и, зачислив их в коммунальный фонд, использовать на общих основаниях.

    Особенностью государственно-церковной политики в Литовской ССР являлось стремление республиканских органов власти быть впереди Москвы в плане притеснения Православной Церкви

    Согласно решению Верховного Совета Литовской республики 19 июня 1948 г. правом использования молитвенных помещений могли владеть только зарегистрированные уполномоченным по делам Русской Православной Церкви религиозные общины. Но молитвенные помещения, приобретенные или арендованные православными общинами до выхода Постановления 22 августа 1945 г., были отобраны, а верующие лишены в свою очередь места совершения общих молитв и богослужений.

    Ничем не обоснованное «самочиние» властей Литовской республики быстро стало известно в Москве. В первую очередь из-за жалоб насельников женского и мужского монастырей, которые вскоре подверглись удару. В соответствии с указом Президиума Верховного Совета Вильнюсский горисполком 2 сентября 1949 г. объявил о национализации монастырских помещений и предложил горжилуправлению начислить квартирную плату по расчету с 1 января 1949 г., а райфо — начислить земельную ренту и налог со строений. В результате женский монастырь был обязан выплатить за аренду и ренту 11 147 р. 98к.

    Грубейшее нарушение республиканским правительством постановления СНК СССР от 29 августа 1945 г., отменявшим взимание с монастырей налога со строений и земельной ренты, и постановления СМ СССР от 29 мая 1946 г., согласно которому все строения и имущество передавались в бесплатное пользование монастырям, привлекло к себе внимание Совета по делам Русской Православной Церкви. После очередных жалоб в Литву с проверкой был направлен заместитель заведующего инспекторским отделом Совета. Уже на месте он убедился в достоверности сообщаемых настоятельницей монастыря сведений и в своей докладной записке сообщал о намерении председателя Совета Министров республики добиться официального санкционирования принятого указа о национализации. В этом случае руководитель республики объяснял необходимость ограничительных мер тем, что на таких же условиях существует и Католическая Церковь, а потому Русскую Православную Церковь нельзя ставить «в какое-то привилегированное положение, что может вызвать религиозную вражду и национальную рознь».

    Изъятие земельного участка монастыря, переданного в пользование сельскохозяйственной артели Сакиского сельсовета, внесло не только очевидные трудности в материальное положение обители, но и не доставляло неудобство артели, т.к. «земля не вклинивалась в массивы колхозных угодий»[31].

    Из Постановления президиума Верховного Совета Литовской ССР от 27 августа 1958 г. видно, что указ от 19 июня 1948 г. не распространялся на «жилые дома или хозяйственные строения, приобретенные или построенные для своих нужд религиозными общинами после 22 августа 1945 г. с разрешения уполномоченного Совета по делам Русской Православной Церкви»[32]. Однако на деле оказалось, что эта рекомендация явилась фиктивной и в действительности не была применена.

    Постепенно антицерковная позиция среди Вильнюсского горисполкома возрастала. В 1950 г. после отмены указа Президиума Верховного Совета Литовской ССР 19 июня 1948 г., нарушающего основы законодательной политики, и постановления Правительства республики, изъятые у Вильнюсского женского монастыря здания и земли были возвращены, причем на помещения был заключен договор с монастырем, срок действия которого ограничивался одним годом. Эта оговорка горисполкома вновь входила в противоречие постановления «О православных монастырях» 1946 г., которое ясно указывало на бессрочную передачу обителям имущества.

    Видя антицерковные намерения горисполкома, игуменья монастыря Нина представила республиканскому уполномоченному жалобу на неправильный срок действия договора. Представитель Совета вскоре выяснил, что горисполком сознательно изменил срок действия договора, намереваясь через год поднять вопрос о переселении монастыря. «Я сказал руководству горисполкома, что правильное заключение договора не мешает им ставить вопрос о переселении монастыря», — сообщал в информационном отчете за 3 квартал 1950 г. уполномоченный[33].

    В Эстонской республике существовал в послевоенный период только один Успенский Пюхтицкий женский монастырь, имевший собственное подворье в г. Таллине[34]. Существенную поддержку этому монастырю в общении с властями и уполномоченным в годы своего управления Таллинской и Эстонской епархией оказывал епископ Исидор[35]. Главной целью его служения было стремление не допустить падения духовной жизни в епархии и противостоять предполагаемому властями закрытию Успенского монастыря. Открытое противостояние, наступившее к 1949 г. в отношениях епископа с уполномоченным, привело к тому, что, начиная с этого года, последний часто в своих информационных отчетах настаивал перед Советом по делам Русской Православной Церкви на «крайней необходимости» закрытия Пюхтицкого монастыря[36]. Исследователь М. И. Непочатова утверждает, что, после оккупации и восстановления советской власти в Эстонской республике, у монастырей были конфискованы пахотные земли и монастырские постройки[37].

    Однако поворотом в этом отношении государственной власти к Церкви, как уже выше было сказано, стало изменение в законодательстве, наступившее после 1943 г. В Эстонии с выходом Постановления СНК СССР от 22 августа 1945 г. за № 2137-54с Пюхтицкому монастырю было разрешено заниматься сельскохозяйственной и производственной деятельностью, о чем соответствующие разъяснения были даны республиканскому уполномоченному[38]. На законодательном уровне происшедшие изменения в государственной политике были закреплены и регламентированы постановлением СНК Эстонской ССР от 19 сентября 1945 г. Республиканская власть, подтвердив освобождение монастыря от арендной платы и земельной ренты, впоследствии предпринимала соответствующие административные меры по контролю за его исполнением.

    В 1946 г. с выходом нового Постановления СМ СССР за монастырем был закреплен значительный земельный участок в 35, 35 га. При этом уже в самом начале 1947 г. Министерство сельского хозяйства ЭССР вынесло предложение о дополнительном выделении монастырю земли и закреплении за ним участка общим количеством в 178,88 га, из которых к пахотной относилось 29,43 га, сенокоса 48,25 га, пастбища 54,14 га, леса 34,58 га и прочей земли 12,47 га. Удивительно, но это решение министерства встретило с самого начала согласие со стороны Вируманского райисполкома и уполномоченного республики. Окончательно за монастырем было закреплено 178,67 га земли[39].

    Основное количество насельниц монастыря, которых на 1 января 1947 г. насчитывалось 80 человек, причем 50% являлось нетрудоспособными по оценке Эстонского уполномоченного, в первые послевоенные годы было направлено на восстановление монастырского хозяйства. Главным источником существования обители являлось сельское хозяйство, итоги которого уже в 1947 г. являют значительный положительный результат: по данным за второй квартал на земле обители было засеяно 3 га озимой ржи, яровых 2 га пшеницы, 1,75 га ячменя, 1,5 овса, 2 га мешанки, от 0,25 до 7,5 га гороха и 0,5 га льна. Среди огородных культур возделывались картофель, капуста, брюква, огурцы, свекла, морковь, лук и корнеплоды. Согласно официальным данным, из всего земельного участка на конец второго квартала 16,08 га оставалось не засеянными. Но этот факт не являлся примером неполноценного использования монастырем земельного участка. Он объяснялся тем, что часть из этой земли оставлена под сев озимых культур, другая часть находилась под паром, и 5 га к тому же еще не до конца были отмежеваны землемерами.

    Активное развитие животноводства являлось также одной из сторон жизнедеятельности Пюхтицкой обители. На 1947 г. сестры монастыря имели 4 лошади и 15 коров. Доходы монастыря в период с января по 1 июля 1947 г. составили 23 776 руб. Поступали они в основном от продажи свеч и приношений верующих, а также от квартирной платы арендаторов жилых помещений. Вся сельскохозяйственная продукция направлялась на питание насельниц и в продажу не поступала[40]. На 10 декабря 1950 г. число насельниц монастыря составило 90 человек, увеличившись с 1947 г. на 10 монахинь[41].

    В 1950 г. Иыхвиский исполком направил игуменье монастыря извещение об уплате налога за постройки и за землю. Удивительно то, что местным властям было не известно о запрете взимания этого вида налогов с обителей. При посредничестве республиканского уполномоченного Совета настоятельнице монастыря в 1950 г. удалось добиться от министерства финансов ЭССР отмены решения финотдела Иыхвиского исполкома и восстановить законность[42].

    Латвийская республика в заданный период исследования может быть представлена также лишь одним Рижским Свято-Троицким Сергиевым женским монастырем. Он был основан во второй половине XIX в., и за недолгий период существования успел приобрести популярность среди немногочисленного православного населения. Реализация Постановления СМ СССР 29 мая 1946 г. «О православных монастырях» на территории Латвийской республики определялась соответствующими указаниями, изложенными в Постановлении Совета Министров Латвийской ССР от 20 июля 1946 г.[43]

    В Эстонской республике существовал в послевоенный период только один Успенский Пюхтицкий женский монастырь, имевший собственное подворье в г. Таллине

    В официальной статистике по Латвийской ССР в отличие от Закарпатской области УССР не указывались скиты, приписанные к Троице-Сергиевому монастырю. Их было два: Илукстский и Валгундский, названные «отделениями» Рижского монастыря и получившими статусы монастырей, вместо скитов. Общее количество насельниц Рижского монастыря вместе с «отделениями» на начало 1949 г. составляло 71 человек. В период реализации Постановления СМ СССР от 29 мая 1946 г. монастырю были выделены 19 жилых домов и земельный участок, закрепленный за обителью. Соответствующие участи получили также Илукстский и Валгудский скиты. Причем трудности с использованием всего числа жилых помещений и обработкой земли в Рижском монастыре заставляли насельниц сдавать в аренду значительную часть построек гражданским лицам, а отсутствие централизованного руководства хозяйственной деятельностью в скитах приводило к тому, что жилые дома и хозяйственные постройки постепенно разрушались. Это происходило, конечно, в первую очередь из-за нехватки трудовых сил — маленькое число скитских монахинь не были в состоянии привести в порядок здания.

    Для решения проблемы, возникшей с неиспользованием Рижским монастырем выделенных ему зданий и разрушением хозяйственных помещений скитов, в письме в Совет по делам Русской Православной Церкви от 11 апреля 1949 г. Совет Министров Латвийской ССР предлагал «в целях рационального использования» переданных Рижскому монастырю построек, которые оставались ненужными насельницам, передать их Рижскому горисполкому, испытывавшему затруднения с размещением гражданских и военных организаций и обеспечением граждан квартирами. Таким образом, по мнению Совета Министров, сохранить монашескую жизнь насельниц и одновременно избежать разрушения хозяйства Валгундской обители можно было путем переселения 53 монахинь из Рижского монастыря[44]. Этой мерой республиканское правительство одновременно удовлетворяло как потребностям горсовета, так и необходимости сохранения хозяйства Валгундской пустыни и монашеской жизни насельниц Рижского монастыря, соединенного со своими скитами в одну обитель. Вскоре на это республиканским правительством было получено разрешение от Совета по делам Русской Православной Церкви.

    По новым полномочиям настоятельницы Рижской обители, утвержденным уполномоченным в 1950 г., монастырь лишили права юридического лица и возможности самостоятельно определять свою кадровую политику. В ультимативной форме уполномоченный требовал от руководства монастыря регулярного предоставления сведений о всех женщинах, изъявивших желание поступить в монастырь. Делалось это, прежде всего, для того, чтобы путем давления заставить их изменить свое решение.

    Но, несмотря на все предпринимаемые со стороны уполномоченного меры, количество монашествующих в Троицком монастыре постоянно увеличивалось за счет насельниц других обителей и новых послушниц. В среднем в послевоенные годы общее число монахинь в Рижском Свято-Троицком Сергиевом монастыре составляло 88 человек. Согласно данным Государственного архива Латвии, используемым А. Гаврилиным, «с 1946 по 1953 год количество насельниц Рижского монастыря увеличилось на 17 человек»[45].

    Не считаться с влиянием Рижского Свято-Троицкого Сергиева монастыря среди православного населения Прибалтики органы республиканской власти не могли, и даже, несмотря на то, что обитель находилась в самом центре Риги и являлась «пятном» на антирелигиозной работе, провести быструю ликвидацию оставалось невозможно. Действовать власти приходилось постепенно, начиная с подрыва материального благосостояния обители.

    Трудности с использованием всего числа жилых помещений и обработкой земли в Рижском монастыре заставляли насельниц сдавать в аренду значительную часть построек гражданским лицам

    К концу рассматриваемого периода, прибалтийские православные монастыри продолжали свою деятельность, не подвергаясь мероприятиям по сокращению, характерным для ряда регионов Украины и Молдавии. Однако некоторые антирелигиозные меры все же имели место. Уже в 1948 г. правительство Литовской ССР предприняло попытку существенно ограничить деятельность обителей, приняв противоречащие союзному законодательству постановления. В Эстонской ССР в 1950 г. уездные финансовые органы несколько раз пытались взыскать с монастыря налоги, отмененные всесоюзными постановлениями. Эти примеры свидетельствуют, во-первых, о неосведомленности районных и уездных органов о существующем религиозном законодательстве, а, во-вторых, о явном намерении создать трудные условия для деятельности Русской Православной Церкви и конкретно для православных обителей. На это непротиворечиво указывает настойчивость председателя Совета Министров Литовской ССР добиться от Москвы санкций на проведение ограничительных мер в отношении православных приходов и монастырей.

    На 1 января 1952 г. в Латвии существовал 1 женский монастырь с 80 насельницами, в Литве 1 мужской (13 насельников) и женский (29 насельниц). В Эстонии один женский монастырь (90насельниц)[46].

    После смерти И. В. Сталина, несмотря на происходившие в СССР изменения государственной политики в отношении монастырей, Эстония и Литва оставались в стороне от всех антицерковных мер. В Латвии же 7 мая 1953 г. был закрыт филиал Рижского Свято-Троицкого Сергиева монастыря в Илуксте, чем нанесен значительный удар по монастырской экономике, т.к. обитель лишилась своего самого крупного подсобного хозяйства[47]. В период апогея «Хрущевских гонений» начинается ликвидация обителей и в Литве. В июне 1959 г. была снята с регистрации Марие-Магдалининская обитель, насельницы которой расположились в корпусах Свято-Духовского мужского монастыря Литовской ССР[48]. Сестрам и прихожанам удалось лишь на год продлить существования Марие-Магдалининского монастыря, постоянно отправляя заявления на имя Н. С. Хрущева, но по решению республиканского правительства в 1960 г. он был окончательно закрыт.

    Результатом антирелигиозной политики хрущевской власти в Латвии стало принятое 20 мая 1959 г. Постановление Совета Министров Латвийской ССР «О ликвидации монастырей, находящихся на территории Латвийской ССР». Однако Троице-Сергиева монастыря это Постановление не коснулось, благодаря полученному настоятельницей разрешению от председателя Совета по делам религий при СМ СССР В. П. Куроедова на существование монастыря до тех пор, пока не будут созданы условия для размещения насельниц в других местах[49].

    Сергей Платонов

    Ключевые слова: Постановление, монастыри, духовная жизнь, Белорусская ССР, Прибалтийские республики, разрешение, Совет, Русская Православная Церковь, уполномоченные, аренда, постройки, источник существования


    [1] Миронович А. Православная Церковь на территории Белоруссии во время Второй мировой войны // Православие в Балтии. № 3 (12). — Рига, 2015. — С. 73.

    [2] ГАРФ. Ф.Р-6991. Оп. 1. Д. 108. Л. 1.

    [3] ГАРФ. Ф.Р-6991. Оп. 1. Д. 108. Л. 2.

    [4] ГАРФ. Ф.Р-6991. Оп. 1. Д. 106. Л. 18.

    [5] Там же. Л. 1.

    [6] Там же. Л. 12.

    [7] ГАРФ. Ф.Р-6991. Оп. 1. Д. 108. Л. 125, 132.

    [8] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 2. Д. 61. Л. 12.

    [9] Там же. Л. 8.

    [10] ГАРФ. Ф.Р-6991. Оп. 1. Д. 107. Л. 69.

    [11] Там же. Л. 44.

    [12] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 2. Д. 61. Л. 14.

    [13] Там же. Л. 8.

    [14] Там же. Л. 13.

    [15] Там же. Л. 14.

    [16] ГАРФ. Ф.Р-6991. Оп. 1. Д. 107. Л. 44.

    [17] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 2. Д. 61. Л. 13; Оп. 1. Д. 107. Л. 69.

    [18] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 386. Л. 81.

    [19] Там же. Л. 132.

    [20] Kevin C. O'Connor. The History of the Baltic States. Second edition. — Santa Barbara, 2015. — P. 298.

    [21] Мишутис П. Религия и церковь в Литве. — Вильнюс, 1979. — С. 15.

    [22] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 262. Л. 8.

    [23] Прибалтика и Кремль. 1940-1953 / Е.А. Зубкова. — М., 2008. — С. 148.

    [24] Там же. Л. 57.

    [25] Воинство и Русская православная церковь. Русская православная церковь в Литве, 1941-1945. / [сост.: Николай Жуков, Александр Кочетов]. — [Литва], 2010. — С. 189.

    [26] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 262. Л. 59.

    [27] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 150. Л. 228.

    [28] Воинство и Русская православная церковь. Русская православная церковь в Литве, 1941-1945. / [сост.: Николай Жуков, Александр Кочетов]. — [Литва], 2010. — С. 187.

    [29] Там же.

    [30] Там же. С. 183.

    [31] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 564. Л. 49, 63-65.

    [32] Законодательство о религиозных культах: (Сб. материалов и док.) / [Сост. Гольст Г.Р., Ночвин Д.М.]. — New York, 1981. — С. 176.

    [33] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 713. Л. 48.

    [34] Пюхтицкий Успенский женский монастырь. — М., 1991. — С. 5; Православные храмы Эстонии = Eesti õigeusu kirikud = The Orthodox Churches in Estonia / Eesti õigeusu kirikud. — М.; Таллин, 2007. — С. 102.

    [35] Православие в Эстонии: исследования и документы: в 2 т. / [редакторы: протоиер. Н. Балашов, С.Л. Кравец]. Т. 1. — М., 2010. — С. 151; Православие в Эстонии / Патриарх Алексий II. — М., 1999. — С. 433.

    [36] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 1098. Л. 18.

    [37] Непочатова М.И. Церковно-государственные отношения в Эстонии в 1944-1953 гг. // Вестник ПСТГУ. Серия: 2 История. История Русской Православной Церкви. — № 60 (5). 2014. — С. 30.

    [38] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 267. Л. 6.

    [39] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 267. Л. 10.

    [40] Там же. Л. 38, 49.

    [41] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 717. Л. 159.

    [42] Там же. Л. 9, 82.

    [43] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 563. Л. 7.

    [44] Там же. Л. 2-7.

    [45] Государственный архив Латвии. Ф. 1419. Оп. 1. Д. 44. Т. I. Л. 166. Цит. по: Гаврилин А. Почему не был закрыт Рижский Свято-Троицкий Сергиев монастырь? // Богословский сборник. Вып. 11. — М., 2003. — С. 400.

    [46] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 2. Д. 87. Л. 17.

    [47] Государственный архив Латвии. Ф. 1419. Оп. 1. Д. 44. Т. II. Л. 34. Цит. по: Гаврилин А. Почему не был закрыт Рижский Свято-Троицкий Сергиев монастырь? // Богословский сборник. Вып. 11. — М., 2003. — С. 399.

    [48] Воинство и Русская православная церковь. Русская православная церковь в Литве, 1941-1945. / [сост.: Николай Жуков, Александр Кочетов]. — [Литва], 2010. — С. 189.

    [49] Государственный архив Латвии. Ф. 1419. Оп. 1. Д. 44. Т. II. Л. 34. Цит. по: Гаврилин А. Почему не был закрыт Рижский Свято-Троицкий Сергиев монастырь? // Богословский сборник. Вып. 11. — М., 2003. — С. 403.

     

    Новости по теме

    Поместный Собор Православной Российской Церкви 1917-1918 гг., восстановление Патриаршества. Олег Стародубцев Куда делось Патриаршество, кто его упразднил и через какое время наша страна вернулась к канонической церковной власти? В истории Российского государства прошло двести с лишним лет, прежде чем народ снова услышал своего пастыря.
    Митрополит Вениамин (Федченков) и его отношение к государственной власти Часть №2: Пребывание владыки Вениамина в зарубежных юрисдикциях: воззрение на государственно-церковные отношения Иерей Антоний Алексеенко Владыка Вениамин был защитником единства Русской Церкви в тяжелые послереволюционные годы. Архиерейское служение он видел в служении своему народу и при этом при любых обстоятельствах был против политизации Церкви и церковных взглядов. В своих воспоминаниях тех лет святитель показал духовную сущность Гражданской войны и причину рассеяния русского народа.